История района

ТЕРРИТОРИЯ ЧИСТОПОЛЬСКОГО РАЙОНА В XVII ВЕКЕ

Почти до середины XVII века граница заселенных земель в Казанском крае проходила по Каме, служившей естественной преградой, защищавшей жителей сел и деревень правобережья от набегов кочевников. Плодородные земли на южном берегу Камы пустовали со времени упадка Золотой Орды. Но постепенно ситуация менялась. Воинственные ногайские орды были разгромлены калмыками. Правда, сами калмыки представляли собой серьезную угрозу, но они редко заходили так далеко на север. Уже в 1620-е гг. возникают село Набережные Челны, Троицкий монастырь около нынешнего села Бетьки Тукаевского района.

В конце 1630-х гг. в восточной части Татарстанского Закамья строятся крепости-остроги с гарнизонами из стрельцов, предшественники будущей Закамской черты – Шешминский (ныне село Старошешминск Нижнекамского района) и Ахтачинский. Вместе с построенным уже в 1580-е гг. Мензелинским острогом они составили своего рода линию укреплений. Под их защитой уже к середине 1640-х гг. Елабужский Троицкий монастырь (дочерний монастырь Пыскорского Преображенского монастыря, находившегося далеко в верховьях Камы, в городе Усолье, ныне Пермской области) основал на южном берегу Камы села Соболеково, Прости (ныне Нижнекамского района), Бетьки (ныне Тукаевского района).

В 1636 году Троицкий монастырь был разорен башкирами и больше не восстанавливался. В противоположном конце Закамья в 1644 году калмыки разорили деревню Чертыковскую, основанную Казанским Спасо-Преображенским монастырем на левом берегу Волги, недалеко от развалин Булгара. Несколько десятков крестьян были захвачены в плен или убиты. Именно поэтому территория Чистопольского района, где крепостей пока не было, начала осваиваться несколько позже.

Тем не менее, эти плодородные земли давно привлекали внимание и помещиков и крестьян. Уже в конце XVI века жители деревень, расположенных на правом берегу Камы, стали переплывать реку и заготовлять сено, пахать пашню “наездом”. Среди них были и крестьяне деревень Урахча и Мельничный Починок (ныне Рыбнослободского района). Естественно, хозяева деревень, русские помещики старались закрепить эти земли в своей собственности, или, как выражались в XVII веке, “справить за собой”. Так поступил и хозяин села Урахчи Савва Тимофеевич Аристов, который и стал основателем первого поселения на территории Чистопольского района.

Савва Тимофеевич Аристов был весьма важной фигурой в Казанском уезде. Это был самый богатый землевладелец из казанских дворян. В 1646 году ему принадлежали более 650 душ мужского пола только в Казанском уезде (второй по состоятельности дворянин, Степан Змеев, имел лишь около 200 крестьян). У Аристова были деревни и в Нижегородском уезде. Происхождение его богатств не совсем ясно. Его отец, Тимофей Третьякович, имел лишь небольшие поместья в Казанском уезде.

Аристовы, по всей видимости, происходили из нижегородских дворян, но более точно выяснить их родословную невозможно. Фамилия Аристов происходит от распространенного в XVI – XVII вв. мужского имени “Арист” (народная форма церковного “Орест”), и было много дворянских родов с этой фамилией, не являвшихся родственниками.

Савва Тимофеевич начал служить, вероятно, в конце XVI века (тогда дворяне начинали служить в 15 лет. Уже в 1607 году он разбирал спорное дело о земле Вятского Успенского монастыря в Казанском уезде, а судные дела слишком молодым не поручались. Он отличился в событиях “смутного времени”, в 1608 – 1610 был на стороне Василия Шуйского, защищал Москву от армии Лжедмитрия II, принимал участие в ополчении Минина и Пожарского, в штурме Москвы. В списках депутатов Земского собора 1613 года, избравшего царем Михаила Федоровича Романова, его имени нет, очевидно, потому, что к этому времени он был назначен воеводой в Царевосанчурск. В 1615 – 1616 гг. он собирал налоги с населения Казанского уезда. Произвол сборщиков вызвал мощное восстание коренного населения Казанского края, с трудом подавленное. За “налоги и продажи” (грабеж и вымогательство) он был в 1616 году подвергнут “торговой казни” (телесному наказанию палками) по приказу прибывшего в Казань для разбирательства Кузьмы Минина.

В 1649 году он был депутатом Земского собора, принявшего знаменитое “Соборное уложение”. В раках, изготовленных на средства Саввы Аристова, еще в начале XX века хранились мощи казанских Святителей – первых казанских архиереев Гурия и Варсонофия, в кремлевском Благовещенском соборе.

В 1640-е гг. село Урахча и деревня Мельничный Починок составляли существенную часть владений Саввы Аристова. В Урахче в 1646 году было 64 двора, 216 душ мужского пола крестьян и бобылей, кроме того, церковь, двор помещика, где жили 5 холопов, церковь, дворы священника и дьячка. В Мельничном Починке насчитывалось 27 дворов, 86 душ мужского пола.

Крестьяне этих деревень и стали осваивать земли, расположенные недалеко от них, на противоположном берегу Камы, а в конце 1630-х или начале 1640-х гг. стали там селиться. Уже к 1646 году, когда эта земля еще не была оформлена в собственности Саввы, здесь стояла деревня. К 1646 году она еще не имела названия и при переписи называлась просто “Вотчина за Камой рекой”, но здесь уже стояли 28 крестьянских и 9 бобыльских дворов, жили 93 крестьянина мужского пола.

Позже земля была справлена за Саввой и первоначально получила название “Савин городок”. Это было связано с тем, что деревня была основана рядом с древним булгарским городищем. Поэтому вскоре стало употребляться и другое название деревни – Жукотино, по названию города, который часто упоминался в русских летописях. В XVII веке оба названия сосуществовали, в XVIII веке название Жукотино стало официальным. Это и была первая деревня на территории Чистопольского района. В советское время село Жукотино переименовано в Галактионово.

Основывая деревню за Камой, Савва Аристов рисковал. В 1654 году, когда уже действовала Закамская черта, “из степи приходили по старой вотчинной дороге воинские ногайские люди и засеку посекли и прошли Закамские места и погромили Саввы Аристова село Жукотино и ушли обратно по той же дороге”. Именно этот набег ногайцев заставил власти поставить между Тиинским и Новошешминским острогами еще один – Билярский, расположенный на месте бывшей столицы Волжской Булгарии и прикрывавший от набегов кочевников территорию нынешнего Чистопольского района.

Савва Аристов умер ранее 1665 года. Все его владения были не поместьями, как у большинства дворян, а вотчинами, то есть полной частной собственностью, которая не перераспределялась властями после смерти хозяина, как поместья. Преобразование поместий в вотчины Савва в свое время получил в качестве награды за участие в войне на стороне Василия Шуйского. У него не было прямых наследников: по тогдашним законам и обычаям ими были только сыновья или внуки по мужской линии, а из дочерей – только незамужние. Именно поэтому положенные им “на сохранение казанского митрополита” 14000 рублей (огромная сумма по тем временам) были “взяты на государя”. Земля же была поделена по очень сложной схеме между племянниками, внучатыми племянниками, зятьями. Отсюда в селе Жукотине вплоть до отмены крепостного права всегда было большое количество помещиков.

Так, в 1763 г. здесь имели владения отставной поручик лейб-гвардии Михаил Васильевич Мельгунов (75 душ), капитан Федор Аристов (59 душ), отставной капитан Данила Кузьмич Аристов (51 душа), капитан Иван Зуев (39 душ), подполковник Степан Ермолов (34 души), премьер-майор Василий Аристов (33 души), жена капитана Елена Алексеевна Аристова (24 души), премьер-майор Никита Аристов (16 душ), адьютант Гаврила Аристов (10 душ), отставной поручик Лев Тимофеевич Аристов (10 душ), жена сержанта Федосья Никитична Крымова (6 душ).

Все это были потомки родственников Саввы Тимофеевича Аристова, получивших его наследство в 1660-е гг.

НАСЕЛЕНИЕ ЧИСТОПОЛЯ КОНЦА XVIII – НАЧАЛА XX ВЕКА

Существует несколько версий по поводу основания села. Наиболее распространенная из них заключалась в том, что первопоселенцами на месте Чистополя были беглые крестьяне. В середине Х VIII века они были высланы. Но обжитое место не долго пустовало: сосланные и новые поселенцы, увидев пустующие пашни и название пришло как бы самим собой – Чистое поле.

В освоении новых земель было заинтересовано центральное правительство. В XVIII веке активно шел процесс заселения закамских земель. Петр I переселял крестьян из внутренних губерний с обязательством работать определенное число дней на оренбургских и пермских заводах. Так возникли селения Чистое Поле, Булдырь, Сарсазы, Елантово, Толкиш и др. Крестьяне села Чистое Поле (официальное наименование село Архангельское) были приписными крестьянами Петровского завода на реке Авзян, принадлежавшего заводчикам Демидовым. Квалифицированных рабочих тогда еще не было, промышленность, особенно горнозаводская и металлургическая, развивалась быстро, в этом было заинтересовано само государство и чтобы решить проблему с нехваткой рабочих рук, закрепило за заводами крестьян. Осенью через башкирские земли крестьяне отправлялись за 600 верст на завод, чтобы вернуться только весной. Вернувшись, посеяв хлеб и его убрав, крестьяне уходили обратно на завод. Это был тяжелый и изматывающий труд, на полгода крестьяне были разлучены со своими семьями. Не случайно крестьяне Чистого Поля активно поддержали Пугачева, участвовали в его ополчении. На Авзяно-Петровский завод он послал своего доверенного Хлопушу. К войску присоединилось 500 рабочих завода, они отдали 6 пушек, 6 пудов ядер, баранов, лошадей, 7 тысяч наличными, остальные разошлись. После разгрома восстания чистопольским крестьянам вновь объявили, что они приписные, но те не поверили и отказались (расценки были ничтожными) и разбежались. Власти как всегда поступили круто, чтобы не дать расползтись крамоле – в округе было много сел сплошь из приписных Алексеевское, Горшково, Булдырь, Сарсазы, Толкиш и др. Зачинщиков схватили (в том числе Якова Логутова, Логутовы – распространенная чистопольская фамилия и ныне) и приписных крестьян снова вернули. Но уже через несколько лет бывшие крестьяне “в одночасье” становятся горожанами и перестают быть приписными.

Представить себе детальную картину развития любого русского города в рассматриваемый период не так уж просто. Дело в том, что единственная квалифицированная перепись населения, представившая действительно достоверные данные была проведена в России в 1897 году. Все остальные цифры могут быть только приблизительными. В XVIII – первой половине XIX веков основными демографическими источниками являются материалы ревизий – всего их было 10, первая – в 1720-1721 гг., последняя – в 1858 году. Ревизии были переписями населения, имеющими, в первую очередь, фискальные цели. С 1721 года по 1880 год основным налогом в России была ежегодная подушная подать, собиравшаяся с “ревизской души” – всех мужчин, записанных в ревизских сказках – сплошных списках населения, составлявшихся во время ревизий. Если крестьянин или горожанин был переписан во время ревизии, то подушная подать с его “души” собиралась до следующей ревизии, независимо от того, был ли он во время ревизии грудным младенцем или глубоким стариком, дожил он до следующей ревизии, срок которой приходил примерно через двадцать лет, или нет.

Поэтому материалы ревизий достаточно достоверны – людей переписывали тщательно, да и сами жители, во всяком случае, начиная с середины XVIII века, не уклонялись от переписи – ведь человек, не записанный в ревизской сказке, оказывался на нелегальном положении, он не мог получить паспорт, совершать сделки с письменными договорами и т.д. Помещика, не записавшего в ревизской сказке своего крепостного, могло ждать суровое наказание, вплоть до лишения дворянства и конфискации имений.

Но во время ревизий переписывали только податное население – крестьян, мещан, цеховых, купцов. Те, кто не платил подушных податей – дворяне и чиновники, духовенство, солдаты и отставные солдаты, в перепись не попадали. Кроме того, государственные крестьяне, которые могли уже много лет жить в городе, переписывались со своими сельскими общинами, то же происходило с помещичьими крестьянами, отпущенными в город на оброк.

Имеющиеся в нашем распоряжении материалы позволяют сделать несколько срезов демографической картины Чистополя.

Во время третьей ревизии 1763 года в селе Чистое Поле было 437 душ мужского пола государственных крестьян, приписанных к Авзяно-Петровскому заводу Е.Демидова. Женщины во время третьей ревизии не переписывались, но известно, что в русских селениях мужчин всегда было существенно меньше, чем женщин – на 10 женщин приходилось примерно 8 мужчин – это происходило из-за рекрутских наборов и из-за того, что мужчины довольно часто уходили в бега. Таким образом, за двадцать лет до преобразования села Чистое Поле в город в нем было всего около тысячи жителей. Это было довольно большое, но вполне обыкновенное село. В таких селах, как Алексеевское, Шереметьевка во время третьей ревизии жило значительно больше крестьян.

Очевидно, к 1781 году, когда село Чистое Поле было преобразовано в уездный город Чистополь, население его несколько выросло, но все же выбор этого населенного пункта в качестве центра уезда был обусловлен не его размерами, а выгодным расположением на Каме в хлебном Закамье и наличием удобного затона.

Первое время в городе не было своих многих органов городского управления. “Судом и распавой” Чистополь подчинялся Казанскому городскому магистату. Городские очертания он стал приобретать позже, когда приезжие по торговому делу купцы стали здесь обосновываться. Постепенно вместо курных изб, окна которых были обтянуты бычьем пузырем, на прилегающих к затону территориях один за другим появляются добротные деревянные, а затем кирпичные дома, на Берняжке строятся водяные, а за городом – ветряные мельницы.

Чистополь на заре своего появления получил специальный регулярный план, которым должны были руководствоваться городские власти при выдаче разрешений на строительство зданий, и следить, чтобы новые постройки не выходили за общий ряд улицы. Благодаря этому городская планировка была четко соблюдена. Все центральные улицы пересекались под прямым углом, образуя кварталы.

В 1815 году в Чистополе было 252 мужчины и 268 женщин, принадлежавших к купеческому сословию, 1419 мужчин и 1506 женщин мещанского сословия, 11 мужчин и 12 женщин, записанных в сословие ремесленников. Двое мужчин и 1 женщина были записаны в сословии рабочих (это, очевидно, бывшие приписные крестьяне, не оформившие приписку к мещанскому сословию). Кроме того, в ревизских сказках переписаны 20 мужчин и 17 женщин крепостных дворовых, принадлежавших жене купца Вентелина – дворянке по происхождению (купцам иметь крепостных не разрешалось). Таким образом, всего по ревизским сказкам в Чистополе жили 4404 человека.

Однако в ревизских сказках, как мы уже говорили, были переписаны не все жители. По штатному расписанию государственных учреждений в них служили около 50 чиновников и канцеляристов – с семьями они составляли около двухсот человек, в двух храмах было 7 священников, дьяконов, дьячков, псаломщиков, то есть с семьями около 50 человек. Как и в любом торговом городе, в Чистополе жило много крестьян – как государственных, так и помещичьих, ведущих городской образ жизни. Но в Чистополе были и крестьяне, занимавшиеся земледелием на городских землях – часть коренного населения бывшего села Чистое Поле так и не перешла в мещане. Так 20 мещан, переписанных в 1815 году, были вольноотпущенными крепостными, причем всего за 4 года. В городах всегда оседало немало отставных солдат. Наконец, не названы жившие в городе дворяне и их дворовые. Таким образом, к 1815 году в Чистополе было, по нашим предположениям, примерно шесть тысяч жителей. Значительной была к 1815 году татарская община – почти тысяча человек – 31 мужчина и 32 женщины купеческого сословия, 451 мужчина и 445 женщин мещан.

Как видим, за 35 лет, прошедших со времени преобразования села Чистое Поле в город, Чистополь действительно превратился в немалый по тем временам город. Подавляющее большинство населения не были местными уроженцами и занимались торговлей и ремеслом. Вряд ли это можно объяснить только ролью Чистополя как административного центра – большинство других уездных городов Казанской губернии городами, в сущности, не были и являлись либо очень маленькими, чисто административными, поселениями – не более тысячи жителей (Царевококшайск, Лаишев, Спасск), или, в сущности, крупными селами, где большинство жителей занимались сельским хозяйством (Цивильск, Ядрин). Важнее, очевидно, было географическое положение Чистополя – на берегу Камы, сравнительно недалеко от устья, с удобным затоном, превратившее город в крупный торговый центр.

Ревизские сказки восьмой ревизии 1834 года представляют следующую картину: 695 человек купеческого сословия, 4780 – мещанского, 53 – ремесленного; татарская община составляла 1560 человек. Таким образом, с учетом не переписываемых категорий населения количество жителей можно определить примерно в семь с половиной тысяч, то есть по сравнению с 1815 годом оно выросло примерно на 20%. Это характеризует определенный застой в развитии города. Дело в том, что прирост населения тогда был очень велик, составлял не менее 2% в год, а это означало, что даже за счет естественного прироста за 19 лет между ревизиями жителей должно было стать больше в полтора раза. Чистополь рос медленнее, чем сельское население уезда – очевидно, многим коренным жителям не находилось дела и они уезжали.

Население Чистополя в 1861 году нам известно достаточно точно по данным полиции. В это время в городе было 10980 жителей, в том числе 235 дворян, 86 лиц православного духовного сословия и 18 мусульманского, 1173 – купеческого, 7220 – мещанского, 1475 государственных крестьян и 73 крепостных, 524 человека военного сословия. Эти цифры позволяют сказать, что в последние десятилетия перед отменой крепостного права Чистополь развивался более или менее динамично, увеличение числа жителей превышало естественный прирост. Особенно впечатляет увеличение татарской общины – до 3852 человек, более чем в 2, 5 раза. Именно в эти десятилетия Чистополь превращается в крупнейший центр хлебной торговли и сюда переселялись не только татары. В ревизских сказках 1834 года мы не нашли фамилий будущих чистопольских миллионеров – Шашиных, Челышевых, Маланьичевых, Логутовых и т.д., а к 1861 г. сами будущие магнаты или их родители уже жили в городе.

Последней ревизией была десятая, состоявшаяся в 1858 году. После этого, вплоть до 1890-х гг. данные о числе жителей носят оценочный характер. В 1868 году жителей было около 12 тысяч, в 1884 году – около 16 тысяч.

Первая Всеобщая перепись населения 1897 года была подготовлена и проведена на очень высоком научном и методическом уровне, ее данные были опубликованы в 86 томах и они дают историкам ценнейший материал для обобщений. Опубликованы и очень подробные данные о населении каждого из городов, позволяющие выявить массу интересных деталей городской жизни.

Население Чистополя на 1 января 1897 года составляло 10152 мужчин и 9952 женщины, всего 20104 человека. Из них 882 человека находились в Чистополе временно, зато 233 постоянных жителя были в отъезде.

Много это или мало? По нынешним временам город с населением в 20 тысяч человек считался бы небольшим, но в конце XIX века дело обстояло иначе. В Санкт-Петербурге и Москве тогда жило чуть более, чем по миллиону человек, Казань со 131 тысячей жителей занимала седьмое место в Российской империи, а Чистополь был самым большим уездным городом в Казанской губернии и на территории сегодняшнего Татарстана. Приведем для сравнения численность населения других городов губернии: Арск (безъуездный) – 1237, Козмодемьянск – 5172, Лаишев – 3743, Мамадыш – 4213, Свияжск – 2363, Спасск – 2779, Тетюши – 4754, Царевококшайск (ныне Йошкар-Ола) – 1654, Цивильск – 2337, Чебоксары – 4568, Ядрин – 2467. Как видим, население всех остальных уездных городов вместе взятых лишь немного превышало население Чистополя.

Уступали Чистополю и другие города Татарстана, находившиеся тогда в других губерниях Бугульма: (Самарская губерния) – 7577, Буинск (Симбирская губерния) – 4216, Елабуга (Вятская губерния) – 9776, Мензелинск (Уфимская губерния) – 7542. Чистополь был лишь немного меньше губернского города Вятки, в котором проживало 24672 человека.

Вообще, городское население России составляло всего 14%, а в Казанской губернии – только 7%, а в соседней Вятской губернии всего 2,9%. В Чистопольском уезде, самом большом в губернии (307244 жителя), городское население составляло 6,5%. В других уездах количество жителей было значительно меньше – от 107 до 200 тысяч жителей.

Данные переписи показывают, что в предшествующие десятилетия город рос в основном за счет переселенцев, а не естественного прироста. Из числа жителей 9332, то есть меньше половины, родились в Чистополе или Чистопольском уезде, 8616 человек – в других уездах Казанской губернии, 2148 – в других губерниях, в том числе 992 – в Вятской, 219 – в Самарской, 162 – в Уфимской, 125 – в Нижегородской, 94 – в Пермской, 54 – в Симбирской, 8 человек – за границей.

Российская империя в конце XIX века была страной, в которой сохранялись сословия, сословное состояние записывалось в паспорт и определяло права и обязанности человека. В 1897 году в городе жили: потомственных дворян – 82 человека, чиновников не дворянского происхождения (с членами семей) – 270 человек, православное духовенство – 278 человек (так много потому, что в это число вошли монахини и послушницы Успенского монастыря, преподаватели и учащиеся духовного училища), мусульманское духовенство – 19 человек (семьи двух мулл и двух муэдзинов), потомственные почетные граждане (купцы, получившие звание за благотворительную деятельность) – 87 человек, купцы – 263 человека, мещане – 8803 человека, крестьяне – 10192 человека, лица других сословий – 158 человек.

Как видим, половину жителей города составляли лица крестьянского сословия. Это не удивительно, например, в Казани крестьяне в 1897 году составляли 53% населения. С одной стороны, многие переселенцы из деревень десятки лет жили в городах, но не записывались в мещане и числились крестьянами тех сел и деревень, откуда переселились в город. С другой стороны, как известно, в Чистополе были и коренные крестьяне, которые так и назывались, “крестьяне города Чистополя” – это были потомки коренных жителей села Чистое Поле. И в конце XIX века они продолжали заниматься земледелием, обрабатывая землю, принадлежащую городу. Таких было около тысячи человек. Крестьянами были и большинство из тех 882 человек, которые находились в городе временно.

Иностранцев в городе жило 19 человек. Из них 11 – подданые Персии, 3 – Германии, 2 – Греции, 1 – Австро-Венгрии (владелец местного пивоваренного завода Фридрих Мюльгафер), 1 – Италии. Большинство из них были, очевидно, давними жителями России – за рубежом родились только 8 человек.

Православные составляли 13495 человек, мусульмане – 4839, старообрядцы – 1718 (на самом деле, значительно больше, о причинах см. статью, посвященную старообрядцам), католики – 18, протестанты – 18, иудеи – 7, язычники – 9 (все чуваши из деревень Чистопольского уезда).

В анкете переписи 1897 года не было вопроса о национальности. В Российской империи национальность не была юридической категорией, не записывалась в паспортах и большинство простых людей даже не понимали такого вопроса. Вместо этого в анкете переписи был вопрос о родном языке.

Для 4923 жителей города родным языком был татарский, для 24 – мордовские языки (эрзянский и мокшанский), для 21 – чувашский, для 18 – немецкий, для 14 – польский, для 4 – украинский, для 4 – греческий, для 3 – еврейский, для 3 – венгерский, для 2 – белорусский, по одному человеку назвали в качестве родного латышский, итальянский, один из языков кавказских горцев. Чуваши и мордва были, очевидно, крестьянами из Чистопольского уезда, носителями итальянского и греческого языков были подданые этих государств, о которых говорилось выше. Греком был и чистопольский предприниматель, владелец крупной мельницы и общественный деятель Георгий Дмитриевич Кацари. Большинство поляков и немцев, напротив, не были иностранцами. Поляки в это время составляли второй по численности народ Российской империи, а немцы Поволжья жили в Саратовской губернии.

Материалы Переписи 1897 года дают ценную информацию и об экономической жизни города.

Самодеятельное население города составляло 6394 мужчины и 1863 женщины. В статистике того времени самодеятельным называлась та часть населения, которая была занята производительным трудом или получала доходы.

299 мужчин и 4 женщины служили в органах государственной власти и самоуправления. В органах государственной администрации и полиции – 181 мужчина и 1 женщина, в общественных и сословных учреждениях – 81 мужчина (имеются в виду служащие и рабочие городской и земской управ и подведомственных им учреждений).

10 мужчин и 1 женщина занимались частной юридической деятельностью (официальные и неофициальные адвокаты, женщина, очевидно, секретарша). 5 мужчин были военнослужащими (персонал уездного и городского призывных участков, в 1897 году воинских частей в Чистополе не было). 3 мужчин и 2 женщины работали в благотворительных учреждениях (имеется в виду богадельня, Мариинский приют, ночлежный дом). 15 служили на почте и телеграфной станции, четверо – в городском банке.

Трудовая деятельность 158 человек была связана с религией. 21 мужчина и 118 женщин занимались “богослужением православного вероисповедания” (кроме священников и причта, это монахини и послушницы), 4 человека были муллами и муэдзинами, 15 человек – сторожа и работники при церквах, мечетях, кладбищах.

35 мужчин и 25 женщин были учителями – в женской прогимназии, духовном училище, городском училище, ремесленном училище, городских начальных школах, школе при монастыре, русском классе медресе.

26 мужчин и 18 женщин занимались врачебной и санитарной деятельностью. 3 человека занимались, судя по материалам переписи, “наукой, литературой, искусством” – о чем идет речь, нам выяснить не удалось. Во всяком случае, это не иконописцы и не мастера фресок и резьбы по дереву – для таких занятий в переписи были предусмотрены другие графы. Может быть, имелись в виду музыканты, игравшие в трактирах.

Доходы 436 мужчин и 508 женщин были связаны не с трудовой деятельностью, а с другими источниками доходов. 130 мужчин и 199 женщин жили на доходы от банковских вкладов, ценных бумаг и недвижимости. 306 мужчин и 309 женщин – “на пособия”. В этой графе объединены и те, кто получал пенсии, и те, кто был объектом благотворительности – жил в богадельнях, как официальных – городской и монастырской, так и в неофициальных – двух старообрядческих и мусульманской.

107 мужчин и 8 женщин были заключенными в тюремном замке.

При том, что Чистополь был крупным торговым и экономическим центром, значительная часть населения продолжала заниматься сельским хозяйством. В 1897 году обработкой городской земли занимались 555 мужчин и 33 женщины – город сдавал в аренду 1000 десятин (1100 гектаров) – земля была плодородной, рынок сбыта находился рядом, и хлебопашество было довольно доходным. Еще 6 человек занимались товарным производством молока, а 13 – рыбной ловлей.

Многим горожанам давала работу хлебная пристань. Погрузка угля, дров, кулей с мукой на пароходы была не механизированной. Немало из горожанок работали на разгрузке и погрузке. Грузчики из женщин – были типичной картиной на камских пристанях.

В промышленности и ремесле были заняты 2038 мужчин и 343 женщины. В это число вошли и хозяева, и ремесленники-одиночки, и постоянные наемные рабочие.

606 мужчин и 119 женщин – занимались обработкой волокнистых веществ (имеются в виду работники прядильной фабрики Субаева и Рахматуллина, кулеткацких заводов), 431 мужчина и 173 женщины – изготовлением одежды и обуви, 258 мужчин и 19 женщин – обработкой растительных и животных продуктов (мельницы, крупорушки, маслобойни, салотопки, пекарни), 248 мужчин и 13 женщин – обработкой дерева, 217 мужчин и 4 женщины – обработкой металлов (кузнецы, слесари и т.д.), 114 мужчин и 1 женщина – переработкой животных продуктов (кожевники и мыловары), 76 мужчин – производством химической продукции, 27 мужчин и 6 женщин работали в типографии, 16 мужчин и 4 женщины были постоянными работниками кирпичных заводов и гончарами, 13 мужчин и 1 женщина – винокурением и пивоварением, 12 мужчин – производством экипажей и колес, 3 мужчин и 1 женщина – производством безалкогольных напитков, 10 мужчин и 1 женщина – художественными ремеслами (ювелирным, иконописным, золотошвейным), в городе было 9 часовщиков.

В строительстве были заняты 315 мужчин и 2 женщины.

246 мужчин и 1 женщина занимались гужевым извозом, 70 мужчин работали на речном транспорте.

Торговля была основным занятием для 1070 мужчин и 19 женщин. Торговое посредничество – 18 мужчин, просто торговля – 63 человека, скотом – 3 человека, зерном – 361 человек, другой сельскохозяйственной продукцией – 326 человек, лесом, стройматериалами и дровами – 40 человек, предметами домашнего обихода – 24 мужчины и 5 женщин, металлическими изделиями – 32 мужчины и 1 женщина, одеждой – 104 мужчины и 9 женщин, предметами роскоши – 23 мужчины, питейной торговлей – 43 мужчины и 2 женщины, 10 мужчин и 2 женщины – торговлей в разнос, кожей – 23 человека.

75 мужчин и 30 женщин работали в трактирах, гостиницах, клубах.

Неудивительно, что в городе, где было много приезжих и “злачных” мест была развита проституция. Согласно материалам переписи “древнейшей профессией” занимались 33 женщины из заведения г-жи Матасовой на ул. Канавной. Вышибалой (и кучером) при этом заведении работал татарин Абдулла – человек громадного телосложения, под два метра ростом (в гражданку он был кучером и одновременно телохранителем у Ломоносова – командира полка красных, базировавшегося в Чистополе). Содержательница борделя Матасова была из крестьян. Одно время над входом висела надпись “Зайди и приятно удивишься”, но городской голова приказал надпись убрать.

В Российской империи не было общегосударственных законов о проституции – политика по отношению к ней в каждом городе определялась отдельно. В больших городах проституток регистрировали, “нелегалки” преследовались. Вопреки распространенному мнению, налогообложению проституция не подлежала. В Казани большинство проституток стояли на учете и раз в две недели подвергались врачебному осмотру. В Чистополе осмотр проституток входил в обязанности городского врача Александрова. Несколько экипажей с проститутками еженедельно приезжало к его дому, где он вел прием.

Приведенные выше цифры о занятости самодеятельного населения не совсем полные и касаются только тех, для кого эти занятия были постоянными. 1053 мужчины и 872 женщины в материалах переписи обозначены понятием “прислуга и поденщики”. Очевидно, домашней прислуги среди них не так уж много, в основном это временные рабочие, занятые на заводах, пристани, строительных работах и т.д.

Уровень образования горожан был невысок. Из населения старше 9 лет грамотными были 59% мужчин и 29% женщин. На двадцать тысяч населения высшее образование имели лишь 35 мужчин и ни одной женщины. 31 человек закончил университеты или духовные академии (это учителя и врачи), 3 мужчин – технические вузы, 26 мужчин и 2 женщины получили среднее специальное образование (это в основном, учителя начальных школ, священники, техники городской и земской управ), еще 5 мужчин закончили военные училища.

Общее среднее образование – полное и неполное – имели 257 мужчин и 1277 женщин, 5 – закончило средние военные учебные заведения. Как видим, здесь женщин намного больше. Это обусловлено тем, что мужского среднего учебного заведения в Чистополе к 1897 году все еще не было, а женская прогимназия действовала с 1859 года.

Особый интерес представляет материал о татарском населении города. Татарская община, насчитывавшая более 4900 человек, была третьей по численности в России – уступая только Казани и Оренбургу, а по доле татар в городском населении (24%) Чистополь занимал первое место (в Казани около 20%).

Татары-горожане в Российской империи составляли, как правило, достаточно замкнутые общины, ориентированные на особый круг занятий. Это проявлялось и в самой многочисленной казанской общине, и в небольших по численности общинах Самары, Симбирска, Саратова и т.д. Занятия эти состояли в обслуживании специфических интересов многочисленного татарского крестьянского населения – производстве тюбетеек, “азиатской” обуви, четок и молитвенных ковриков, национальных ювелирных изделий и т.д., а также торговле этими предметами.

Как отмечает земской врач Линдегрен, в своей статье опубликованной в 1859 году в С.-Петербурге, среди татар города и уезда было очень популярно коробейничество – торговля вразнос: “Взять мыла яичного, халаты, шали, да обойти весь Чистополь и объехать весь уезд – это лучшее наслаждение и занятие. Между единоверцами будет напоен чаем и накормлен салмой, 25% барыша пропивая на чаю”.

С торговыми операциями был связан промысел извозчиков. Извозчики “ходили” (как тогда говорили) далеко, до Камчатки, Санкт-Петербурга, Киева, Астрахани. Чистопольские ямщики (преимущественно из татар, за ними чуваши, и наконец, русские и мордва) ездили на Ирбитскую (в Сибири), Макарьевскую ( в Нижнем Новогроде) ярмарки, в Оренбург – на меновой базар, Верхнеуральск – за рыбой (за свежей и соленной, по первому снегу), и в Илецкую Защиту – за солью.

Разумеется, татары торговали не только с соплеменниками. Специализацией и крупных и мелких татарских предпринимателей была торговля “красным товаром” (тканями, галантереей и т.д.), бакалееей (чаем, сахаром, пряностями). Кроме того, татары-ремесленники занимались обработкой продуктов животноводства (кожевенное дело, салотопка, мыловарение), а купцы торговали этими товарами. Как правило, татары не торговали хлебом, не занимались строительными подрядами, среди них не было ремесленников-металлистов, каменщиков, мельников.

Татарская община Чистополя имела свои особенности, резко отличавшие ее от других. Бросается в глаза, что чистопольские татары имели широкий круг занятий, структура которых мало отличалась от занятий русского населения. 13 татар работали в административных органах (в том числе 5 чиновников), 3 – в органах самоуправления. 62 человека занимались химическим производством, 10 мужчин и 3 женщины – обработкой дерева, 60 мужчин и 5 женщин – переработкой животной продукции, 140 мужчин и 26 женщин обработкой волокнистых веществ, 51 – переработкой растительной продукции, 67 – производством одежды, 47 – строительством, 176 – извозом, 202 мужчины и 1 женщина обрабатывали землю.

Немало татар в Чистополе занималось торговлей. 12 человек были торговыми посредниками, 39 – торговлей без обозначения специализации, двое торговали скотом, 98 – зерном, 117 – остальной сельхозпродукцией, 59 – тканями и одеждой, 12 – кожей, 2 – предметами роскоши, 6 – занимались разносной торговлей.

В трактирах работали 11 мужчин и 1 женщина. 418 мужчин и 79 женщин были прислугой и поденщиками.

Так выглядел город Чистополь в конце XIX века.

Представление о демографических процессах, происходивших в начале XX века, мы можем составить только на основании самых общих цифр, приводимых в ежегодных отчетах городской управы. Подсчеты производились на основе данных полиции и основаны на иных принципах, чем перепись 1897 года. Учитывались только постоянные жители города – многочисленные крестьяне, находившиеся в городе на сезонных заработках, в это число не входили. Но Российская империя была полицейским государством, жить в городе без регистрации в полиции было невозможно, и этим данным можно верить.

В 1904 году в городе жило 23140 человек.

В 1906 – 23311 человек.

В 1909 – 24146 человек.

В 1910 – 24921 человек.

В 1911 – 25513 человек.

В 1913 – 28313 человек.

О чем говорят эти цифры? В первые годы XX века население города росло медленно в основном в рамках естественного прироста. Не следует забывать, что рождаемость была очень велика и, пожалуй, сельское население уезда росло быстрее и доля городского населения даже сокращалась. Но в конце первого десятилетия XX века этот рост ускорился, что, очевидно, было связано с общим подъемом, который в годы столыпинских реформ переживала Российская империя.

НАРОДНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ В ЧИСТОПОЛЕ В ДОРЕВОЛЮЦИОННЫЙ ПЕРИОД

В дореволюционной России уровень народного образования в городах, даже небольших, был всегда значительно выше, чем в сельской местности. Если в селах первые настоящие школы появились только во второй половине XIX века, то во многих городах – на полстолетия раньше.

Уездное (городское) училище

Первым учебным заведением в Чистополе стало Малое народное училище, открывшееся в 1796 году. Что же представляло собой это учебное заведение?

5 августа 1786 года Екатерина II подписала “Устав народным училищам в Российской империи” – первый в России закон об образовании. По нему предусматривалось открытие в каждом губернском городе главного народного училища, а в каждом уездном – малого народного училища. Срок обучения в малых народных училищах составлял два года, в главных – пять лет (малое училище соответствовало двум классам главного). Устав также определял учебные предметы, учебники, пособия, число учителей и их учебную нагрузку. В малых училищах преподавали чтение и письмо, арифметику, катехизис и священную историю, русскую грамматику, чистописание и рисование.

В уставе народных училищ удивляет несоответствие масштабных целей, поставленных в соответствии с господствовавшими тогда идеями – декларировалось всеобщее просвещение народа – и мизерностью конкретных задач – губернских городов было около шестидесяти, а уездных – около 250, таким образом, всеобщее просвещение русского народа должно было быть достигнуто с помощью всего трехсот элементарных начальных школ и менее чем тысячей учителей.

Но и эта программа не была выполнена в полной мере. Дело в том, что на открытие народных училищ не предусматривалось выделения средств из бюджета. Предполагалось, что они будут созданы на городские средства. Поэтому за 30 лет после принятия устава открылось совсем немного народных училищ. В Казани Главное народное училище открылось в том же 1786 году а из одиннадцати уездных городов малые народные училища открылись только в трех: Ядрине, Козмодемьянске (оба в 1791 году) и в Чистополе.

К сожалению, мы почти ничего не знаем о Чистопольском малом народном училище. Но аналогичное училища в Козмодемьянске подробно описал местный краевед, смотритель уездного училища Константин Сергеевич Рябинский в 1884 году (тогда в Козмодемьянском архиве еще хранились документы конца XVIII – начала XX вв.). Это была элементарная начальная школа с двумя учителями и тридцатью-сорока учениками. В училище учились мальчики из городских семей, как состоятельных, так и бедных, обучение было бесплатным. Предполагалось, что лучшие выпускники смогут продолжить обучение в главном народном училище в Казани, а потом в гимназиях. Но в Казанском главном народном училище учились только казанцы, а гимназий вплоть до 1805 года в России было только три.

Учителя были либо воспитанниками Казанской духовной семинарии, либо питомцами Казанского главного народного училища. Первые были достаточно образованными, но задерживались в училищах недолго, как правило, до женитьбы и принятия сана, вторые же сами имели лишь пять лет обучения и вряд ли могли быть квалифицированными учителями.

Тем не менее для маленького уездного города такая школа играла определенную социальную роль.

Важную роль в развитии народного образования сыграли реформы Александра I . 5 ноября 1804 года Александр I своим указом утвердил одновременно уставы трех новых университетов (Казанского, Дерптского и Харьковского) и устав учебных заведений, подведомственных университетам. В соответствии с ним система светского образования в России включала в себя 4 ступени – университеты, гимназии, уездные училища и приходские (начальные) училища. Гимназии предполагалось открыть в каждом губернском городе (в Казани гимназия уже была), уездные училища – в каждом уездном городе, приходские – и в городах, и в селах. Устав стал воплощаться в жизнь далеко не сразу. В уездных городах Казанской губернии уездные училища открывались только в 1816 -1818 гг. В 1818 году малое народное училище в Чистополе было преобразовано в уездное училище. Это было не просто переименование. Срок обучения в уездном училище составлял четыре года, причем после одного года обучения в приходском училище. Педагогический коллектив составляли три учителя и преподаватель Закона Божьего по совместительству – священник одной из городских церквей.

Предусматриваемые уставом 1804 года гимназии и уездные училища действительно были открыты по всей России, что же касается приходских – самой начальной ступени, то их сеть так и не была создана. Не было приходского (начального) училища и в Чистополе до 1832 года (о начальных городских училищах см. ниже). Дело в том, что средства на содержание гимназий и уездных училищ выделяло государство, а приходские училища должны были открывать и содержать сельские и городские общины. Само название “приходские” не имело отношения к церковному приходу – это неудачный перевод немецкого понятия, означающего общину. Вместо этого при Чистопольском уездном училище так же, как и при большинстве других, был открыт не предусмотренный уставом приготовительный класс – в котором учителя занимались с детьми бесплатно – иначе в самом уездном училище некому было бы учиться.

Существенное преобразование уездных училищ, в том числе Чистопольского, было проведено в соответствии с новым Уставом учебных заведений от 8 декабря 1828 года, подписанным императором Николаем I . Структура училища становилась более четкой – три года обучения (после двух лет в подготовительном классе), пять штатных преподавателей – смотритель, учителя арифметики и геометрии, русского языка, истории и географии, черчения и рисования, приготовительного класса. От учителей теперь требовалось законченное гимназическое или семинарское образование. Их труд оплачивался намного выше, чем раньше, – примерно так же, как чиновников средней руки, и так же, как чиновникам, учителям присваивались чины по табели о рангах, автоматически повышавшиеся по выслуге лет. Все это существенно повышало уровень образования в уездном училище.

Но в соответствии с уставом 1828 года уездные училища были школами, специально предназначенными для “городских обывателей”. Исчезла существовавшая прежде преемственность – выпускники не могли поступать в гимназии. В этом отразился курс Николая I на сохранение и укрепление сословного строя.

Чистопольское уездное училище в соответствии с уставом 1828 года действовало почти 50 лет. В сущности, это была начальная школа “повышенного типа”, но в уездном городе роль этого скромного заведения была весьма велика. Это было единственное место, где могли получить хоть какое-то образование дети простых горожан – в чистопольском училище было от 120 до 150 учеников. По уставу 1828 года предусматривалась небольшая плата за обучение, но большинство учеников от нее освобождались. Учителя же уездного училища представляли почти всю немногочисленную городскую интеллигенцию, пользовались в городе большим авторитетом. Учителя обычно служили довольно долго – по 7, 10 и более лет в одном училище – до перевода в другое или до повышения, или выхода в отставку. В 1829 – 1839 гг. смотрителем (директором) Чистопольского уездного училища был Антон Родионович Благодаров, выпускник Казанской духовной семинарии, его сменил Исидор Антонович Шкляев, руководивший училищем в 1839 – 1850 гг., тоже попович, закончивший Вятскую семинарию. Примерно половина учителей предметников тоже были семинаристами и выходцами из духовного сословия, другая половина – выходцами из разных сословий, закончившими гимназии.

Дольше всех проработал в училище (1828 – 1848 гг.) Михаил Сергеевич Сергеев, выходец из мещан города Арзамаса, закончивший известную Арзамасскую школу живописи академика Ступина.

Дальнейшая судьба этого учебного заведения выглядит следующим образом. Со времени “великих реформ” его значение стало быстро падать – появилось много новых школ. В 1878 году уездное училище было преобразовано в “Городское по уставу 1872 года”. Это было довольно странное учебное заведение – с шестилетним сроком обучения после начальной трехлетней школы. Образование в нем соответствовало по числу лет неполному среднему, но набор предметов, скорее, начальной школы – не было ни алгебры, ни иностранных языков, все естественные науки изучались в общем курсе. Городские училища были тупиковыми, не давали никакой возможности продолжить образование. Поэтому они были мало привлекательны и в них учились дети только самых бедных горожан (небольшую плату за обучение вносила городская управа). Только в 1912 году городское училище было наконец преобразовано в Высшее начальное училище – школу, соответствующую первым пяти классам гимназии.

Чистопольское духовное училище

Духовные училища в дореволюционной России были не столько профессиональными и религиозными, сколько сословными учебными заведениями, предназначенными для мальчиков из семей духовенства. До 1854 года все священники, дьяконы, пономари, дьячки были обязаны отправлять своих детей в духовные учебные заведения, да и позже большинство мальчиков из духовного сословия учились в них – ведь образование для них было бесплатным и на казенном содержании.

Духовные училища представляли собой начальную ступень образования – в них поступали мальчики, уже владевшие грамотой (обучить этому были обязаны родители), срок обучения составлял 5 – 6 лет. Анализ программ духовного училища показывает, что это были, в сущности, общеобразовательные учебные заведения – духовные дисциплины занимали в них немного места. Лучшие выпускники поступали в духовные семинарии. Остальные становились низшими членами причта – дьячками, пономарями, псаломщиками. Многие покидали духовное сословие, становились мелкими чиновниками, частными служащими – в XIX веке в России грамотность уже была квалификацией.

В Казанской губернии, в отличие от других, в течение долгого времени не было духовных училищ – вместо них действовали приготовительные классы в Казанской семинарии. Но в 1829 году вместо них были открыты сразу три училища – Свияжское (позже переведено в Казань), Чебоксарское и Чистопольское.

Вновь открытое училище сразу разместилось в доме, купленном у купца Леонтия Мешкичева. Позже, в 1891 – 1895 гг., на этом месте было построено новое трехэтажное здание училища с домовой церковью во имя святой равноапостольной царицы Елены. Это здание сохранилось (улица Бебеля, 121/33). Здание построено по проекту казанского архитектора Льва Казимировича Хрщоновича на пожертвования купцов Григория Егоровича и Николая Егоровича Чукашевых – они, как и их отец, представляли ту часть известного купеческого рода, которая обратилась из старообрядчества к господствующей церкви.

По штатам в училище было 5-6 преподавателей, большинство из них были выпускниками Казанской духовной академии, одни имели сан священника, другие – чин по табели о рангах. Большим уважением пользовался смотритель училища в 1885 – 1901 гг. протоиерей Василий Андреевич Миртов (1852-1903).

Большинство воспитанников училища составляли дети духовенства из Чистопольского, Лаишевского, Мамадышского уездов. Но во второй половине XIX – начале XX вв. здесь учились и дети чистопольских горожан – обычно их было 20-30 из общего числа в 120-140 учащихся – принимать в училище “иносословных” не полагалось – но духовное начальство давало свое согласие, получая за это дотации от городской управы.

Наиболее известными выпускниками училища стали два человека, оставивших очень разные следы в российской истории. В 1827 – 1834 гг. здесь учился Петр Иванович Кафаров. Потом он закончил Казанскую духовную семинарию, Санкт-Петербургскую духовную академию, принял монашество с именем Палладий. Палладий (Кафаров) (1817 – 1878 гг.) – выдающийся ученый-китаевед, оставивший заметный след в изучении как китайского языка, так и истории буддизма, конфуцианства, ислама и христианства в Китае, русско-китайских отношений.. В составе духовной мисси он провел в Пекине более 20 лет, посещал самые отдаленные уголки Китая, кроме китайского, прекрасно знал монгольский и арабский, европейские языки. Многие его работы опубликованы на французском. Труды о. Палладия и сейчас сохраняют свое значение.

В 1845-1851 гг. учеником Чистопольского училища был сын дьякона села Никольское (ныне Лаишевского района) Михаил Константинович Элпидин (1835 – 1908). Закончив училище, он вышел из духовного звания, служил в уездном суде в Казани, был вольнослушателем университета, с 1861 года участвовал в революционном движении. В 1863 году по делу о знаменитом “Казанском заговоре” был приговорен к пяти годам каторги, в 1865 году бежал из казанской тюрьмы за границу, где в 1866 году организовал в Женеве вольную типографию. На протяжении последующих сорока лет Элпидин был крупнейшим издателем нелегальной литературы, его можно назвать наследником Герцена и Огарева в деле вольного русского слова. Будучи революционером-народником, Элпидин издавал в основном не прокламации и агитационные брошюры, а художественную литературу, запрещенную цензурой в России – Салтыкова-Щедрина, Л. Толстого и др. – всего более двухсот книг, которые в большом количестве поступали в Россию – россияне могли свободно купить их в принадлежавших Элпидину магазинах в Женеве, Лондоне, Париже.

ЭКОНОМИКА ЧИСТОПОЛЯ В ДОРЕВОЛЮЦИОННЫЙ ПЕРИОД

С точки зрения современного читателя город Чистополь не был большим. Его население с начала XIX века до 1917 года постепенно выросло с пяти до тридцати тысяч человек.

На Каме Чистополь был одним из крупнейших центров хлебной торговли и связанных с ней отраслей перерабатывающей промышленности. Хлебная торговля и связанная с ней деятельность требовала развития определенной инфраструктуры. В городе всегда было много приезжих, нуждавшихся в жилье, продуктах, и разумеется в спиртных напитках. Существовала и определенная индустрия развлечений. Не случайно, по данным переписи 1897 года, Чистополь был единственным в губернии, кроме Казани, городом, где существовала проституция. Многочисленным лошадям, привозившим зерно, был необходим фураж. Полученные крестьянами за хлеб деньги в значительной степени тратились здесь же, в городе, на закупку необходимых товаров.

Чистополь был не только администативным, но и экономическим центром крупнейшего по территории и населению в Казанской губернии уезда. Сюда крестьяне ездили на заработки, покупали необходимые товары. И как ни беден был крестьянин, но все же он не обходился без покупных изделий – бакалеи, галантереи, дешевых тканей, обуви, металлических изделий. Кроме хлеба крестьяне реализовывали в городе и другую продукцию своих хозяйств – волокна льна и конопли, семена масличных культур, мясо и сало, кожу, изделия домашних промыслов.

Город играл важную роль и в экономике соседних уездов других губерний – Мензелинского и Бугульминского, а по ряду показателей был хорошо известен и в столицах. Большинство городов губернии были лишь административными центрами своих уездов. Такие уездные города, как Лаишев, Свияжск, Цивильск могли быть маленькими и захудалыми – для этих уездов главным экономическим центром была Казань. Чебоксары, Тетюши, Мамадыш, Бугульма, оставаясь небольшими, все же были именно экономическими центрами своих уездов. Чистополь для Закамья был столицей, тем более что центр соседнего закамского уезда – Спасск – был очень мал и не играл такой экономической роли.

Чистопольская хлебная торговля

Хлебная торговля была основой благосотояния города, остовом, на котором держалась вся жизнь.

Вероятно, уже до превращения села Архангельского – Чистого Поля в уездный город он уже тогда становится важным центром торговли хлебом. Меньше чем через месяц после “открытия” уездного города: 18 октября 1781 года Департамент Герольдии утвердил его герб: “Золотой клейменый четверик в золотом поле – в знак того, что в сем новом городе производится великая торговля всяким хлебом”.

Это было предопределено экономическим положением города. Расположенный в нижнем течении Камы, на берегу удобного затона он был естественным центром притяжения для обширного земледельческого района, с плодородными почвами, высокими урожаями и доходным земледелием. К тому же поблизости не было других значительных городов. Мамадышу, Чистополю, Елабуге, Спасску, возникшим в одно время, были даны судьбой равные возможности. Но экономическую мощь приобрели только Чистополь и Елабуга. Причем они между собой конкурировали. В начале XX века на Елабугу с населением всего в 10.000 приходилось 400 купеческих фамилий. Она не уступала Чистополю ни качеством городской застройки, ни купеческой благотворительностью, ни торговыми оборотами. Интересы елабужских купцов в основном простирались на огромной территории восточного Закамья и Прикамья, а крупнейших – в Сибири и на Урале. Чистопольские купцы действовали не только в своем уезде – их торговый интерес выходил далеко за пределы Казанской губернии. “Выставки”, как назывались скупки хлеба, чистопольцы устраивали во многих поселениях по Каме, Белой, Вятке, Уфимке, то есть на териториях, которые были ближе к Елабуге. Елабужане “отвечали взаимностью” – крупнейшие елабужские купцы Стахеевы, к примеру, имели большое амбарное хозяйство на хлебной пристани в Чистополе и активно занимались в уезде скупкой зерна. То есть торговые интересы купечества двух соседствующих камских городов постоянно пересекались, но зон влияния никто не выделял. Это была здоровая конкуренция – “кто успел, тот и съел”. Каждый преследовал одну цель закупить как можно больше зерна у крестьян и помещиков, и перепродать его с выгодой, переработав его предварительно в муку или крупу, или нет.

В Елабуге тон задавали купцы, принадлежавшие к официальной церкви, тогда как в Чистополе – старообрядцы. А старообрядцы ревностно относившиеся к вопросам религии, на сторонников официальной церкви смотрели как на нехристей, считая себя истинными христианами. Поэтому торговой конкуренции это придавало еще и определенный конфессиональный оттенок. Хотя к концу XIX века религиозные противоречия ослабли. Купцы-старообрядцы старшего поколения говорили про сыновей: “Нет в них той веры, за которую предки наши в огонь шли”. Разница между купцом середины 19 века и предпринимателем конца века очень большая. Если отцы выбивались из крестьян, умея ставить лишь крестик под торговым договором, при этом ворочая миллионами, то новое поколение уже имело образование, приобретало европейский лоск, нередко выезжало заграницу. Разница в церковных догматах для нового поколения купечества уже не имела прежней актуальности.

В конце июня-начале августа для купцов начиналась горячая пора. Вычищались и проветривались амбары. Купец предварительно осматривался, прикидовал по какой цене покупать хлеб. Информация получалась через знакомых и приказчиков, которых направлялись в уезд и справлялись об урожае. Цены зависили от урожая – чем больше урожай, тем ниже цены. Получалось, что если недород в других областях – то выигрывал не крестьянин, а купец, а если в уезде и в ближайших местах, то купец терял барыши – много хлеба в неурожайный год не скупишь, а в другой хлебный регион особо не сунешься – там и своих скупщиков хватает. Получалось так, что доходы купца от погоды тоже зависели. Но, чтобы застраховаться от этого крупные купцы делали запасы на два года, для этого у них было крупное складское хозяйство.

Каждый год перед сроками уплаты податей крестьяне отдельными возами везло “сыромолотый, второпях обработанный хлеб” на городской базар. Таких возов начитывалось тысячи. Как описывает чистополец в 1870-х годах, до базара крестьяне почти никогда не доезжали. За несколько верст их встречали купеческие приказчики и добрыми посулами заманивали на купеческие усадьбы. Чтобы это было проще делать, купцы стали строить усадьбы на выезде из города, с южной стороны, там где раньше были городские “выгоны” для городского стада и концентрировались мельницы-ветряки. Именно здесь сходились дороги, по которому население уезда возило хлеб на базар. Этот район – Мельничный, Мельничная площадь – сохранил свое название до сих пор. К концу 1860-х годов здесь появляются две гостиницы, 13 лавок, банк, конторы, магазины, сушилки, крупообдирки, были разбиты скверы, устроена специальная торговая площадь для торговли хлебом.

“Захваченные в расплох мужики” иногда выражали “протест в форме кулачного боя”, но победа оставалась всегда за купеческими “молодцами”. Побежденных силой протискивали на купеческий двор “в качестве пленных”, и за ними плотно захлопывались дубовые ворота. На крытом дворе происходила выгодная для купца сделка. “Устроено все это дело это так отлично, – писал Д.Е. Лаппо, – что ни одному мужику, приехавшемус хлебом из деревни, не удается прникнуть в старый город с цельным возом, а все больше уже налегке, с деньгами в кармане, которые он тут же распределяет, более или менее равномерно, между кабаками”.

Городская дума пыталась бороться с насильственной скупкой хлеба. Так, в 1880 году она принимает постановление: “никто из хлебных торговцев, их приказчиков и владельцев ветрянных мельниц не имеет право выходить за город и на дороги, по которым везут хлеб, или на городской выгон к ветрянным мельницам и скупать там хлеб с пути”. Потановлеие отводило для торговлихлебом две площади близ Скарятинского сада и против Николаевского собора близ Камы. Между 1 мая и 10 октября покупка хлеба должна была начинаться в 3 часа утра, а заканчиваться в 9 часов вечера; в следующую половину года – в 5 утра и 8 вечера соответственно. За порядком хлебной торговли следили назначенные думой наблюдатели. При установлении хлебному продукту “одинаковой цены” несколькими покупателями рекомендовалось метать жребий. Если продавец сам захотел продать хлеб определенному лицу или запродовал его заранее, то это не возбранялось.

Хлебная пристань в период навигации напоминала улей. Постоянно то тут, то сям грузились подчалки, которые потом оттаскивали бусиры и везли “в Рыбну” (Рыбинск) через Богородск (Камское устье). Сотни бедного люда, как из города, так из деревень находили себе работу грузчиками. Народ этот был бесправный, работа тяжелая, оплачивалась скверно. Дрова, которые закупались пароходчиками на пристанях, грузились в основном женскими артелями.

Мощный хлебный поток сыромолотого хлеба, возможность быстро обогатиться порождал порой спекулятивный ажиотаж у перекупщиков. Так, чистопольские хлебные перекупщики в 1899 г. брали в долг деньги и скупали муку, а при неблагопрятной конъюктуре, повлекшей падение цен, скупщики начинали сбывать хлеб. Часто продавали муку своему же кредитору, теряя до 20-25% вложенных средств. Выехав в Рыбинск, купец расчитывал продать хлеб со значительной выгодой. Получив известие о росте цен в Рыбинске, купец по ходу, по Волге, перекупал хлеб у других хлеботорговцев, надеясь на барыш. Но цены в Рыбинске – этой хлебной столице – были непредсказуемы, хлеб поступал отовсюду. Внезапный привоз крупной партия хлеба резко сбивал цены – приехав в “Рыбну”, купец вместо барыша терпел убыток. Не желая ждать роста цен и тратиться на складирование хлеба (амбарное хозяйство тянулось в Рыбинске на многие километры, но стоили дорого), он продавал партию, в лучшем случае кое-как покрывал затраты на транспортировку (буксиры, подчалки и пароходы как правило арендовались). Из-за непостоянства цен занятие скупкой и перепродажей таила в себе немалую долю риска.

Многое зависело от уровня воды в Волге. Если уровень был низким, то в некоторых местах приходилось паузиться. Местные крестьяне были наготове на своих лодках-паузках (отсюда и “паузиться”) перевозили хлеб на берег, судно облегчалось и снималось с мели. Купец на этом терял деньги и время. Таких отмелей было между Казанью и Рыбинском шесть. За провоз 1 куля до Рыбинска в начале 1860-х годов брали от 50 копеек до 1 рубля 10 копеек, в зависимости от уровня воды.

Страховала хлеботорговцев от непостоянства зернового рынка переработка хлеба. В отличие от зерна цены на муку и крупы были более стабильными, меньше зависели от сезонных колебаний и конъюнктуры рынка. Хлеботорговцы, открывавшие свои мельницы и крупушки, упрачивали этим свое положение, да и получали большие барыши, так как конечный продукт (крупа и мука) поставлялся по более высокой цене, чем зерно. Издержки на содержание мельниц с лихвой окупались. Крупянная и мукомольная промышленность в 1870-1880-х гг. росла быстро. Уже с 1880-х годов практически весь хлеб с чистопольской пристани отгружался только в переработанном виде. То есть в Чистополе на месте перерабатывался весь поступавший в город хлеб – а это по 6 млн. пудов в год.

В те же годы купцы помимо торговли и переработки занялись еще и зерновым производством, для чего арендовали и скупали землю у помещиков (крестьянской земли в свободном торговом обороте тогда еще не было). Земли скупались год за годом несколькими поколениями, и к концу XIX века некоторые именитые чистопольские купцы превратились в крупных землевладельцов (Шашин, Уразгильдеев и др). Земли скупались не только в Чистопольском, но и в других уездах (Лаишевском, Мамадышском, Спасском). В уездах, купцы также арендовали, покупали и строили мельницы – выгодность этого заключалась в том, что окрестные крестьяне превращались в гарантированных поставщиков товарного хлеба.

Хлеб в город везли не только из Чистопольского уезда (а это территория нынешних Новошешминского, Нижнекамского, Аксубаевского, Нурлатского, Черемшанского районов, части Алексеевского и Алькеевского), но и из Спасского, Бугульминского, Мензелинского и даже Самарской губернии. Многими десятилетиями складывалась сеть хлебной торговли. Значительную часть хлеба привозили в город сами крестьяне или помещики. Для более дальних районов существовали промежуточные пункты. Так татарское село Альметьево Бугульминского уезда (сейчас город Альметьевск), расположенное далеко от судоходных рек, было крупным центром скупки хлеба, который торговцы отправляли в Чистополь, Мензелинск или Елабугу.

Цены на хлеб летом были достаточно низкими, вот когда купцу нужно было не зевать. Это связано с тем, что крестьянину нужно было расплатиться с налогами. В осеннюю распутицу подвоз хлебов прекращался – не было дорог. И начинался вновь после того, как устанавливался санный путь. Цены зимнего периода были самые благоприятные, к весне они подрастали. И рачительный хозяин старался продать хлеб именно зимой. Зимой приезжали чиновники по военному ведомству, для организации скупки и ссыпки зерна для нужд армии и флота. С открытием навигации весной, этот хлеб уходил по месту назначения.

Множество городов России, расположенных по берегам судоходных рек, были центрами хлебной торговли. В Нижнем Поволжье главным товаром была твердая пшеница, которая шла в основном на экспорт. В Чистополе дело обстояло иначе. На Средней Волге пшеницу выращивали мало, да и та, которая была и продавалась в Чистополе, представляла мягкие сорта, идущие в основном не на хлебопечение, а на крупу. Основным хлебом на Чистопольском рынке была рожь. Большую роль играли также овес и гречиха – то есть те культуры, которые выращивали в окрестных уездах. Рожь имела ограниченный экспортный потенциал, а овес и гречиха вообще не экспортировались.

Как описывает земской деятель Д.Е. Лаппо: “Две чистопольских фирмы значились крупнейшими поставщиками в казну. Фирма П.М. Шашина была крупнейшим поставщиком в казну по военному ведомству... В г.Чистополь приезжают крупные хлеботорговцы насыпать здесь барженку или две – пудов этак тысяч в сто. Чистопольские хлеботорговцы берут хлебные поставки на какой угодно срок и на какую угодно цену: “Барыши после посчитаем”. В г. Чистополе прожит ни один капитал, можно посчитать десяток фирм, некогда гремевших по Волге и Каме, в Рыбинске и Петербурге, фирм, разорившихся на хлеботорговле”.

Отметим, что в XIX веке хлеб как продукт питания имел намного большее значение, чем теперь. Совсем иными, чем сейчас были традиции потребления хлеба, что не могло не сказываться на торговле. Во-первых, хлеба потребляли очень много, у крестьян и бедных горожан он составлял основу питания: почти бескалорийный суп – у русских щи, у татар – суп на жидком мясном бульоне или молочный, или с подбелкой и крупой с большим количеством хлеба. Те, кто находился на заработках, в ночлежке, ели хлеб с чаем. Здоровый мужчина, занятый физическим трудом употреблял до 4 – 5 фунтов хлеба в день (1600 г – 2 кг). И так было испокон веков.

Иным, чем сейчас, было соотношение ржаного и пшеничного хлеба, во всяком случае, в тех районах, где твердая пшеница, пригодная для хлебопечения, была привозной. Для крестьян и бедных горожан пшеничный хлеб был роскошью, даже в качестве праздничной еды употребляли калачи и кренделя из смеси ржаной и пшеничной муки. Да и в тех семьях, где на хлебе не экономили, употребляли больше ржаного хлеба, чем пшеничного, в соответствии с традициями. В семьях аристократии и зажиточной интеллигенции хлеба потребляли меньше, но тоже довольно много по сегодняшним меркам, и ржаной хлеб был повседневным продуктом.

Чукашевы

Чукашевы – одна из старейших чистопольских купеческих семей. Воличие от большинства именитых чистопольских фамилий,

Чукашевы произошли из крестьян. Кто-то из первых Чукашевых служил в лавке у богатого торговца приказчиком. Позднее, накопив деньги, он открыл свою лавку, торговал солью, а затем занялся хлебной торговлей.

Первым из известных нам представителей династии Чукашевых был Иван Михайлович (1815-1890) – потомственный почетный гражданин г.Чистополя, купец 1-й гильдии, занимался хлебной торговлей. Он имел хлебные амбары в г.Чистополе и в Рыбинске Ярославской губ.

В Чистополе Егор Иванович был владельцем крупного завода и двух ветряных мельниц.

Сыновья Егора Ивановича – Никита и Гаврила продолжили дело отца. Они имели крупную хлебную торговлю в Чистополе и Рыбинске, вели оптовую хлебную торговлю в Петербурге, где занимали кладовые в амбарах Александро-Невской лавры.

Никита Егорович Чукашев (1839-1899) занимался не только скупкой зерна и его перепродажей, но и его переработкой. В Мензелинском уезде Уфимской губернии в селе Старый Багряж ему принадлежало 5565 дес. 725 кв. саж. земли с мукомольной мельницей. Он же владел водяной мукомольной мельницей в д.Кичу-Адамчи (Утяшкино) Ереклинской вол. Чистопольского уезда.

Семья Чукашевых отличалась особой благотворительностью в городе. Григорий и Никита выделили средства на строительство здания мужского духовного училища.в 1890 г., на средства старосты Николаевского собора Н.Е.Чукашева было выполнено серебряной облачение престола. На строительство в Чистополе мужской гимназии братья Чукашевы пожертвовали 20 000 руб.

После смерти Никиты Егоровича его сыновья Александр (10.10.1870-1921), Сергей (27.06.1877-?) и Николай (06.09.1873-1938), объединив свои капиталы, основали торговый дом "Братья Чукашевы". В заявлении по раскладочному присутствию для торговых предприятий по Рыбинску за 1908 г. значится: "Торговый дом "Братья Чукашевы", который занимался оптовой хлебной торговлей и пароходством. Общий годовой оборот торгового дома за этот год составлял 362163 руб.". Братья Чукашевы переезжают в Казань, где им принадлежало одно из самых красивейших зданий в Казани по ул.Лядской (совр. Горького, ныне – Дом архитектора). Неслучайно, кстати, дом родного дяди братьев Чукашевых по матери – Алексей Арсентьевич Подуруев владел домом по соседству на ул. Горшечной (ныне – Муштари, ныне – Дом писателя). Подуруев был зятем и “правой рукой” Ивана Ивановича Стахеева – крупного российского промышленника, очень влиятельного воротилы. Подуруев оказывал постоянную поддержку братьям Чукашевым, а одного из братьев – Николая – Подуруев воспитал сам, так как тот остался сиротой в раннем возрасте. Все братья Чукашевы были купцами первой гильдии. Связи с родным городом они не порывали, так как здесь с ним были связаны торговые интересы, находился завод и в Закамье велась скупка хлеба.

Судьба братьев после революции сложилась по-разному: Александр Никитич умер 2 июля 1921 года в г.Томске, куда переехал с семьей.

Сергей Никитич в советское время жил на станции Зима Иркутской обл., где работал бухгалтером, там и умер.

Николай Никитич 22 декабря 1937 года был необоснованно арестован и тройкой НКВД ТАССР 6 января 1938 г. был осужден к высшей мере наказания. Решение тройки приведено в исполнение 14 января 1938 г. в Казани.

Хлопко-прядильная фабрика

Единственным по настоящему крупным промышленным предприятием Чистополя была прядильная фабрика, существовавшая несколько десятков лет.

В 1845 году купец из Ростова Великого Владимир Леонтьевич Кекин приобрел расположенную в трех верстах от города паровую мельницу купцов Мешкичевых, существовавшую с 1832 года. На мельнице была установлена мощная по тем временам английская паровая машина мощностью в 30 лошадиных сил. Кекин не использовал ее для размола зерна, а нашел более выгодное применение – машина стала вращать прядильные веретена, позже были установлены и новые, более мощные паровые машины.

Владимир Леонтьевич Кекин был очень крупным предпринимателем. Именуясь потомственным почетным гражданином и ростовским купцом, он на самом деле жил в основном в Москве. Это был предприниматель нового в России середины XIX века типа – не торговец и не фабрикант, а именно, предприниматель, его инициативы и дела были чрезвычайно многообразны, он вкладывал деньги и в хлебную торговлю, и в промышленность, и в строительство – в Москве, Санкт-Петербурге, Казани, Рыбинске и т.д. Хлопкопрядильная фабрика в Чистополе была лишь небольшой частью его дела.

Хлопок на фабрику поступал из Оренбурга – а туда его привозили из Средней Азии. Позже, когда в Среднюю Азию была построена железная дорога, хлопок стали доставлять по Волге из Саратова. Пряжа реализовывалась на Нижегородской, Ирбитской ярмарках, в Москве, Казани, в основном шла на ткацкие фабрики.

Выгода постройки фабрики именно в Чистополе состояла в том, что, с одной стороны, транспортировка хлопка все равно не требовала дополнительных расходов – из Оренбурга хлопок везли либо в один из портов в низовьях Волги, либо в Уфу и дальше по Белой и Каме, так или иначе он проплывал мимо Чистополя. С другой стороны, в Чистополе стоимость рабочей силы была намного ниже, чем в традиционных центрах текстильной промышленности. В прядильном производстве, в отличие от ткацкого, требовались в основном неквалифицированные рабочие. Очень скоро фабрика Кекина превратилась в крупное предприятие.

В 1858 году на фабрике было 240 рабочих, в 1860-м – 270, в 1861-м – 325.

Фабрика работала круглогодично, но работали здесь, в основном сменявшие друг друга крестьяне-сезонники. Рабочие жили в деревянных казармах, стоявших около фабрики – к 1881 году их было уже семь. Обороты в 1858 г. составляли 273150 рублей, в 1860 г. – 234783 рублей, в 1861 г. – 170000 рублей.

В конце 1870-х гг. фабрику унаследовал сын основателя – Леонтий Владимирович Кекин, тоже ростовский купец. Казанцам имя Кекина хорошо известно по дому, который многие поколения казанцев называют домом Кекина (ул. Горького, 8). К этому времени семья Кекиных перешла к очень выгодному, но сложному бизнесу – в разных городах, в том числе и в столичных, они покупали стоящие рядом усадьбы, сносили старые дома и строили многоэтажные и комфортабельные доходные здания. Плодом такой деятельности явился и казанский дом Кекина, и стоящий почти напротив него большой дом, где сейчас находится институт травматологии и ортопедии, также принадлежавший Леонтию Владимировичу.

Очевидно, потеряв интерес к текстильной промышленности, Кекин в 1881 году продал фабрику казанским купцам Ахметзяну Рахматуллину и Бакию Субаеву, которым она и принадлежала вплоть до закрытия.

Ахметзян Фазлуллович Рахматуллин (1832-1910), выходец из крестьян Буинского уезда, с 1852 года жил в Казани, торговал чаем и сахаром, с 1869 г. был купцом второй гильдии, с 1874 – первой. Рахматуллин был активным деятелем татарской общины, построил здание для медресе Апанаевской мечети, в приходе которой он жил, участвовал в постройке медресе Марджани, в 1883-1887 гг. был гласным Казанской городской думы. Сохранился его дом в Казани (улица Марджани, 42).

Бакий Субаев известен меньше, он торговал пушниной, сахаром, был представителем той группы казанских купцов, которые группировались вокруг крупнейшего предпринимателя Ахметзяна Сайдашева и его сына Мухаметзяна, был пайщиком нескольких торгово-промышленных товариществ, возглавляемых Сайдашевыми.

Интерес татарских купцов к фабрике был, вероятно, вызван тем, что именно татарские предприниматели занимались производством недорогих хлопчатобумажных тканей, вырабатывавшихся на небольших кумачных фабриках, расположенных в Казани и селах Заказанья – эти фабрики и были покупателями пряжи.

В 1884 году на фабрике Рахматуллина и Субаева работали 200 мужчин, 50 женщин, 30 мальчиков и 30 девочек. Все веретена вращала одна паровая машина мощностью в 100 лошадиных сил.

Но к концу XIX века и кумачная промышленность, и фабрика в Чистополе пришли в упадок. В результате промышленного переворота в Центрально-Промышленном районе (Иваново, Орехово-Зуево, Москва) выросли мощные фабрики, оснащенные новым оборудованием. Их продукция была качественней и дешевле. Развитие сети железных дорог привело к тому, что теперь хлопок из Средней Азии вывозился не через Оренбург, а через Саратов – в результате и географическое положение фабрики перестало быть выгодным. Около 1900 года фабрика была закрыта.

ГОРОД ЧИСТОПОЛЬ В 1868 ГОДУ

Публикуемый ниже текст представляет собой часть статьи Николая Александровича Демерта “Впечатления от недавней поездки” в журнале “Отечественные Записки”, в ноябрьском номере 1868 года. Большие фрагменты из нее уже были опубликованы Д.Е.Лаппо отдельной брошюрой в 1897 году. Для истории Чистополя это сочинение представляет настолько большой интерес.

Н.А. Демерт дал яркую, художественную, искреннюю и, по-своему безусловно, правдивую характеристику жизни города в 1860-е гг. Однако это далеко не вся правда о Чистополе. Безусловно, на все оценки и характеристики очень большой отпечаток наложили неординарные обстоятельства, взгляды и пристрастия автора.

Н.А. Демерт в 1860-е -1870-е гг. был весьма известным журналистом, его имя знал каждый читающий россиянин, сейчас же его творчество основательно забыто широкой публикой, но не историками и литературоведами – статьи о нем есть в любом словаре русских писателей.

Николай Александрович Демерт родился 18 апреля 1833 года в семье дворянина-помещика. Его отец Александр Александрович Демерт был, как и большинство дворян, офицером, он умер в 1837 году, мать – Мария Александровна (в девичестве Нармацкая) принадлежала к старинному казанскому дворянскому роду, появившемуся здесь уже в XVI веке. Именно ее родовые владения находились в селе Селенгуши Лаишевского уезда (ныне Пестречинского района) и в деревне Кушниково Чистопольского уезда (сейчас не существует, находилась недалеко от Старошешминска, ныне Нижнекамского района). К 1860 году Марии Александровне Демерт принадлежали около четырехсот крестьян обоего пола. В одном из этих имений он и родился, скорее всего, в Кушникове – позже Демерт пользовался псевдонимом “Кушников”.

Николай Александрович был двоюродным братом выдающегося русского художника Александра Андреевича Иванова, автора знаменитого “Явления Христа народу”.

Биография его начиналась обычно для дворянского юноши. В 1844-1852 гг. он учился в знаменитой Первой Казанской гимназии, в 1852-1856 гг. на камеральном разряде юридического факультета Казанского университета. Камеральный разряд представлял собой плод странной фантазии Николая I , он должен был готовить чиновников для руководства промышленностью, поэтому изучение права там сочеталось с обучением химии, минералогии, технологии. Кандидатское сочинение (выражаясь современным языком, дипломная работа) Н. А.Демерта называлась “Об очищении жирных масел”.

Во время обучения в гимназии и университете сформировалось мировоззрение будущего публициста под влиянием передовой русской журналистики – Белинского, Некрасова, Чернышевского он стал тем, кого тогда называли “радикалами”, “нигилистами”, а историки – революционными демократами. Поэтому после окончания университета он не пошел на гражданскую службу и не стал офицером, как его старший брат Александр, а несколько лет был домашним наставником, гувернером в семьях богатых казанских дворян. Уже в эти годы он добился некоторого признания как писатель и публицист. Большой успех в Казани имели его фельетоны с ироническими названиями “Теория приготовления виноградного вина из воды”. “Еще раз о производстве красного вина из воды”, посвященные мошенничествам казанских виноторговцев.

Рассказ “Из студенческих воспоминаний” в 1860 году был опубликован в журнале “Московский вестник”, а пьеса “Гувернантка третьего сорта с музыкой” появилась в 1861 году в самом радикальном и одновременно самом престижном и многотиражном журнале России – “Современнике”, заслужила одобрение Чернышевского и Добролюбова, ставилась в провинциальных театрах.

Наступила эпоха “великих реформ”, и Николай Александрович попытался проявить себя на общественном поприще. В 1861-1863 гг. он занимал должность мирового посредника в родном Чистопольском уезде. Мировые посредники должны были участвовать в заключении договоров (уставных грамот) между крестьянами и помещиками об условиях выкупа земли. Многие люди передовых взглядов, пытавшиеся защищать интересы крестьян, старались стать мировыми посредниками. Так, в Тульской губернии мировым посредником был Лев Николаевич Толстой.

Разочаровавшись в своих возможностях помочь крестьянам, Демерт в начале 1864 года уехал в Москву, потом в Санкт-Петербург, познакомился со знаменитым журналистом Н.С.Курочкиным и стал сотрудничать в сатирическом журнале “Искра”.

Новые надежды Николая Александровича на улучшение жизни народа были связаны с земской реформой – в 1865 году в Казанской губернии вводилось в действие Положение о земских учреждениях. Демерт приехал в Чистополь, был избран гласным Чистопольского земского собрания, членом управы, а потом и ее председателем. Но на этой должности он продержался недолго. К сожалению, нам неизвестны подробности, но очевидно, руководитель таких радикальных взглядов не мог ужиться с консервативным или, во всяком случае, умеренным большинством собрания, состоящим из дворян и чистопольских купцов. Не случайно столь враждебное отношение Демерта к чистопольскому купечеству, проявилось в публикуемой нами статье.

В октябре 1866 года он окончательно оставил службу, вновь уехал в столицу и продолжил сотрудничество в “Искре”, потом в либеральной газете “Неделя”, а с 1868 года – в журнале Некрасова “Отечественные записки”, став полноправным членом знаменитой “команды” Некрасова – своего рода заменой Чернышевского и Добролюбова. Журнал “Отечественные записки” в эти годы был самым популярным в России, быть опубликованным в нем считал за честь любой радикал или либерал – а Демерт был штатным сотрудником, публиковавшим ежемесячные обзоры. Николай Александрович пробовал себя в прозе, его рассказы и даже начало романа были напечатаны, но не вызвали откликов и были забыты. Настоящее признание и славу Демерту принесла публицистика – обзоры провинциальной жизни, проникнутые заботой об интересах крестьянства, обличением жадности и произвола помещиков, грабивших крестьян на выкупных платежах после отмены крепостного права, надеждой на земские учреждения и вместе с тем резкой критикой недостатков земского движения. Статья “Впечатления от недавней поездки” была первой, опубликованной в “Отечественных записках”, она написана на основе поездки, совершенной Демертом в родные края летом 1868 года.

Работа состоит из трех глав. Первая посвящена Нижнему Новгороду и впечатлениям от путешествия по Волге на пароходе, вторая, публикуемая ниже – Чистополю, третья – Казани, где Демерт, заболев, пролежал три недели в земской больнице и общим размышлениям о настоящем и будущем земств.

Если первые статьи Демерта основывались на личных впечатлениях, то в дальнейшем он приобрел множество корреспондентов, поклонников и доброжелателей в разных регионах и слоях общества и стал одним из самых популярных журналистов России. Для его стиля, проявившегося и в публикуемой статье, характерны злой, иногда грубый юмор, подкупающая искренность, неприятие авторитетов, которые очень импонировали радикальной молодежи. Характерно для него и неумение видеть ничего позитивного, также проявившееся в публикуемой статье.

В.С.Курочкин в некрологе на смерть Демерта, помещенном в тех же “Отечественных записках” характеризует его как “энергичного бойца за крестьянское право и беспощадного гонителя всяких его отрицателей, обидчиков и обездоливателей”.

По словам известного критика и журналиста Скабичевского, хорошо знавшего Демерта, “...это была страстная натура, не теоретически только, но от всей души ненавидевшая все вековые неправды на Руси... и... несколько надломленная этими неправдами... что выразилось в наклонности к кутежам, кооторые, учащаясь, перешли в конце жизни в запой”.

Писал Демерт много, сотрудничая не только с ежемесячными “Отечественными записками”, но и с 1869 года в еженедельнике “Неделя”, а с 1874 и в либеральной ежедневной газете “Биржевые ведомости”.

Но сгубило его то, что губило многих хороших и талантливых русских людей – пьянство. В начале 1876 года, находясь под впечатлением несчастливого романа, он уехал в отпуск в Москву, там загулял и был арестован полицией в притоне, в компании уголовников. Умер он 20 марта 1876 года в тюремной больнице, не дождавшись разбирательства (и, вероятно, не приходя в нормальное состояние), был похоронен в общей могиле и опознан уже после похорон по фотографии.

Все ведущие газеты и журналы поместили некрологи, посвященные Николаю Александровичу Демерту, но его творчство было настолько злободневным, что забылось довольно скоро и собрание сочинений так и не было издано.

Текст Демерта публикуется обычным шрифтом, таким же шрифтом даются и его собственные примечания. Наши комментарии выделены курсивом.

“ВпеЧатлениЯ от недавней поездки”

Чисто-русский город с греческим окончанием. Наружный вид города и неудачные попытки к его улучшению. О том, какими способами ведется обширная хлебная торговля и какое влияние имеют подобные способы на крестьян.

С каким-то особенным, чрезвычайно сложным, смешанным и неопределенным чувством подплывал я на пароходе к пристани города Чистополя1, к пункту, с которого я решился начать свои наблюдения. В этом городе, несколько лет тому назад, в качестве председателя земской управы, я прожил с лишком год. При мне открыта управа, мною составлены все проекты, которые теперь уже, как утвержденные собранием, должны быть уже приведены в исполнение. Очень естественно, что мне, больше чем кому-либо, любопытно было посмотреть, как осуществилось на деле все то, что тогда только лишь казалось удобоисполнимым. И так, при самом обсуждении моих проектов, люди опытные, мужи, убеленные сединою, покачивали головами, в душе сердились и не противоречили единственно только потому, что не умели противоречить и, притом, боялись, чтобы не прослыть ретроградами. Проект о переложении подводной повинности в денежную с привлечением к платежу всех землевладельцев и капиталистов – едва-едва прошел. Мужи, убеленные сединою, хотели-было вытащить из-под спуда старинный указ о вольности дворянства и опереться на него, как на несокрушимую твердыню; но, к счастью, в собрании преобладали черные и русые волосы, а седины составляли только лишь ничтожный клок, не имевший силы2.

Времени мною прожито в этом городке немного, но за то немало пережито. Не входя в неинтересные читателям подробности, я замечу только, что в чистопольской управе, в течение первых трех лет, успело перемениться четыре председателя3, членами же в этот короткий промежуток времени перебывала чуть не третья часть всего количества гласных. В председателях успели перебывать люди различных сословий и национальностей; не было покуда только татарина и чувашанина.

Был в числе их и князь, но очень, впрочем, недолго, и то больше номинально4. Он все время прожил вдали от управы, и даже за получением жалованья не приезжал. Теперь, пятым по счету председателем, – мещанин, вышедший из крестьянского сословия5.

Уже из одного количества председателей и членов, успевших смениться в три года, читателю делается более или менее ясным, почему я завел речь о пережитом мною в течение года в русском купеческом городе с греческим окончанием. Считаю нелишним прежде всего поговорить о самом городе.

Каждый, имеющий привычку выражаться точно и определенно, увидавши хотя раз в жизни Чистополь, сейчас бы понял, что слово Чисто – решительно неподходяще и неприлично как к его греческому окончанию, так, равно, и к самой внешности города. Его с большим удобством можно было бы назвать Грязнополем, Мерзополем, Свинополем или вообще, как вам угодно, но с единственным условием: не употреблять слова, чистоту выражающего.

Город этот по населенности своей занимает не последнее место между уездными городами: в нем числится до двенадцати тысяч постоянных жителей6, но уж за то относительно внутренних удобств – не взыщите!7

Осенью и весною, даже на самых главных его улицах, люди и лошади буквально тонут в жидкой и липкой, как раствор вишневого клея, грязи. (Несколько лет тому назад, на базарной улице, один мужик действительно утонул в грязи. Некоторым оправданием городу может служить здесь то обстоятельство, что, при судебном вскрытии, в желудке у мужика оказалась водка и каленые яйца; хотя, с другой стороны, если бы подвергнуть вскрытию каждого чистопольского гражданина после двенадцати часов пополудни, то в желудке жидкие частицы оказались бы те же, что и у покойного мужика). В городе устроены тротуары, но такого свойства, что можно подумать, будто устроены они для гибели человечества, а не для удобства: это, скорее, капканы, чем тротуары. В самое последнее время, при новом исправнике, расставили было по улицам несколько фонарей, но сомнительно, чтобы это нововведение удалось. На другой же, или на третий день, два фонаря украли. Местные статистики рассчитывают, что к концу осени останутся в городе только два фонаря: у подъездов исправника и его помощника; остальные же все будут раскрадены, так как в Чистополе крепко придерживаются мудрой поговорки: “всяк для себя, Бог для всех”. Старожилы рассказывают, что много лет тому назад какому-то мудрому городничему удалось вбить в голову не менее мудрому и податливому городскому голове мысль о необходимости вымостить улицы камнем. Камень был припасен и сложен на видном месте, но граждане весь его раскрали на каменки в банях и на другие домашние потребности. Мудрый городничий и голова успели теперь уже обратиться в миф, а камень тоже улетучился8.

Судя по тому, что Чистополь расположен на наклонной плоскости, довольно круто спускающейся к Каме, большой грязи нельзя бы, кажется, в нем и ожидать; но, чего бы не следовало ожидать от естественного расположения, к тому нечистоплотные чистопольские жители пришли искусственными способами. Чистополь, в течение более или менее продолжительного периода времени, сумели накопить на своих улицах толстый слой искусственной почвы из перегнившего навоза и всевозможных гниющих остатков и, наконец, достигли до того, что теперь улицы их мостить даже неудобно: камни тонут в жидкой, клейкой грязи, и ложатся так глубоко, что толку от них никакого и быть не может. Самое простое и легкое дело обратилось теперь в головоломное; а все потому единственно, что грязи уж слишком много накопилось. Над накоплением ее трудилось несколько поколений.

Впрочем, и незаметно, чтобы чистополы ломали голову над разрешением этого вопроса; они давно порешили его по-своему, без всякой головоломной работы: богатые граждане завели у себя лошадей и экипажи, так что их пеших и увидать так же трудно, как китайских девиц из местной аристократии, у которых, как известно, ноги нарочно делают негодными для ходьбы; а бедному населению все равно: могут ходить или в смазных сапогах, или босиком, соображаясь с состоянием. На этом все и успокоились и принялись опять накапливать на своих улицах гнилую, вязкую почву для будущих поколений. Но в то же время нельзя однако же сказать, чтобы богатые люди не заботились об украшении города. В прошедшем году, например, богатые граждане порешили устроить на общественные городские суммы на площади, при самом выезде из города, огромный сквер, на манер петербургского на Румянцевской площади, – и работа уже кипит по-петербургски. Огромная площадь огорожена красивой решеткой, деревья рассажены, дорожки проложены, и хотя сквер этот по соседству с бесконечными полями, лугами и рощами может показаться вещью совершенно ненужною, – но все-таки, как хотите, а красиво выходит. Если чего можно сильно опасаться – энергия к рождению новой рощи не остынет; если это потешное предприятие чистопольских затейников не будет потоптано коровами и телятами и взбудоражено свиньями, – то впоследствии может вырасти на этом месте отличная роща, которую руководители городской думы могут выгодно продать на сруб, точно так же, как продали нынешнюю превосходную дубовую рощу около самого города, служившую в течение многих лет единственным загородным гуляньем. Впрочем, впоследствии новый сквер с большим удобством может идти и под кладбище, которое находится с ним по соседству и становится уже тесным.

Впрочем, нельзя сказать, чтобы богатые и именитые чистополы не делали кое-чего и для низшей ободранной братии. Во-первых, и самый сквер устраивается на общественный счет, для всех; в нем, когда деревья подрастут, могут гулять, сколько душе угодно, и бедняки. (Оно и кстати, потому что, когда городскую рощу вырубят, то тень и успокоение в летние жары бедняки найдут только лишь на кладбище. У богатых, опять-таки, свои сады есть); во-вторых, устраивается и еще кое что, кроме сквера. По завещанию умершего купца Полякова, наследник его воздвиг в прошлом году на берегу Камы новую, прекрасную каменную церковь, которую с Камы видно издали, со всех сторон9. При церкви устроен монастырь для нескольких женщин, разумеется, небогатых, неспособных или отвыкших от работы, так что, без вновь устроенного общежития, они бы принуждены были голодать, или с величайшим только усилием приниматься за работу10. На это учреждение, которое мы не смеем назвать иначе, как полезным, – употреблено до восьмидесяти тысяч денег.

Вообще, речь повести об общественной благотворительности местного купечества, то упрекнуть его решительно невозможно: деньги сыпятся щедро, в особенности, когда имеется в виду поминовение умершего близкого человека. В нередких случаях похорон, родин, крестин, различных “родительских” и т.п. – сотни небогатого народа стекаются на обширные купеческие дворы и получают там пшеничные пироги, блины, калачи и медные деньги. Съестного раздается им так много, что бедные, даже самые прожорливые из них, не успевая всего переесть на дворе, уносят кое-что с собою, и иногда доносят до дому, если только на пути не случится драки, весьма нередкой в этих случаях, или, если пшеничные пироги не поступят в кабаки в обмен на сивуху, которая бедному человеку так же необходима, как и пироги. Так как похоронные раздачи для избавления от вечной муки умерших богатых хлеботорговцев производятся в течение нескольких дней, и так как купцы, по значительному их количеству в городе, мрут нередко, а купчихи родят еще чаще, – то рассказывают, что доход, получаемый бедными людьми этим путем, превышает доходы обыкновенного поденщика. Такой порядок дел, само собою разумеется, воспроизвел особенный, довольно многочисленный класс работников, единственно только умеющих поминать души умерших купцов. Прекратись эти благодетельные раздачи только на какие-нибудь полгода, – сейчас же образуется в городе и окрестностях многочисленный класс самого несчастнейшего народа, какой только можно себе вообразить; к счастью, что этого и вообразить себе невозможно, по крайней мере, в близком будущем. Это все равно, как если бы кто задал вопрос: что бы сталось с несметными стаями ворон, если бы вдруг куда-нибудь пропала обычная их пища? На это можно только ответить, что при наших хозяйствах, при нашем значительном скотоводстве, воронам опасаться нечего; точно так и бедняки, специально пробавляющиеся поминанием умерших. Купечество наше, при его похвальном стремлении сохранять нерушимо все старое, просуществует в том виде, как теперь, еще времена нескончаемые; следовательно, и бедным людям, непривыкшим ни к какой, особенно обременительной работе, опасаться покуда нечего: купцы поддержат. Умирать же они, конечно, тоже не перестанут11.

Впрочем, если взглянуть на дела повнимательнее, то окажется, что купечеству даже невыгодно было бы уничтожить подобный порядок вещей; окажется, что благодеяния беднякам, принося неоспоримую пользу умершим, почти не приносят никакого убытка и живым жертвователям. Бедняки, получивши свою добычу, потребляют из нее только лишь малую часть, а остальное все, превративши в деньги, несут в кабаки, которые в городе содержатся опять-таки теми же благотворителями. Во всем этом олицетворяется, разумеется, в малом виде, мудрый механизм природы, посредством которого образуется постоянный дождь. Капли дождя (как купеческие копейки, бросаемые нищему) всасываются в землю (то есть идут в кабак), и собираются там в ручьи, которые, сливаясь в реки, впадают в море (то есть во все купеческие карманы в совокупности); а море опять испаряет свои излишки, и опять повторяется тот же бесконечный круговорот.

Но, мне кажется, о благотворительности чистопольского купечества сказано уже довольно; пора поговорить о тех способах, посредством которых приобретают они капиталы, потому что в этом состоит вся суть. Чтобы прослыть благодетельным Титом, – мало еще одного желания: нужно иметь средства. Что в том толку, читатель, если вы, например, желали бы устроить монастырь с женским или мужским общежитием? На это нужны деньги, а деньги нужно уметь добыть. Чистопольские купцы деньги добывать умеют; вот об этом-то мы с вами и поговорим. Несмотря на непроходимую грязь по улицам и на невзрачность, когда-то погоревшего и до сей поры неотстроенного городка, здешняя клейкая, навозная почва способна, как видно, производить миллионные капиталы и целые поколения ты-сячников. Здешняя пристань ежегодно отправляет сотни тысяч кулей разных сортов, так называемого, сборного хлеба в Рыбинск, и занимается в больших размерах поставкою его по различным ведомствам.

Каждый год, перед самыми сроками уплаты податей12, двухсоттысячное население уезда везет свой сыромолотный, второпях обработанный, сорный хлеб на городской базар не партиями, а отдельными возами, хотя этих отдельных возов появляются целые тысячи. (Отсюда и название: сборный хлеб, то есть с миру по возу). Вот тут-то и начинается своеобразная торговля, очень выгодная для капиталистов, и убыточная беднякам. Эта торговля и дает возможность местным капиталистам строить различные общежития, как мужские, так и женские и, вообще, производить всякого рода добрые дела, приносящие пользу преимущественно душам умерших капиталистов.

Самые деятельные из местных капиталистов выстроили свои дома при самом въезде в город, с той стороны, где сходятся все дороги, ведущие из внутренности уезда, – с целью как можно бдительнее следить за приезжающими с хлебом крестьянами. Таким образом, на месте Чистополя образовалось как бы два города: старый, на берегу Камы, с церквами, присутственными местами, кабаками и с жилищами нуждающихся всякого рода, и – новый город, при выезде в поле, со вновь устраиваемым сквером, обстроенный красивыми домами, в которых живут те, в ком все нуждающиеся нуждаются. Устроено все это дело так отлично, что ни одному мужику, приехавшему с хлебом из деревни, не удается проникнуть в старый город с цельным возом, а все больше уже налегке, с деньгами в кармане, которые он тут же и распределяет, более или менее равномерно, между уездным казначейством и кабаками.

Еще версты за две до города, чуть только ловкие и зоркие купеческие приказчики завидят тянущихся по полю с возами мужиков, – они, как ясные соколы, нападают на бедных утиц и, волей-неволей, тянут их к своим хозяевам на широкие дворы, с высокими, как виселицы, весами, за тесовые ворота. Встречается иногда и протест со стороны приезжих и врасплох захваченных мужиков, выражающийся, обыкновенно, в форме кулачного боя; но, так как купеческие приказчики не даром же называются молодцами, то, очень естественно, что победа всегда остается за ними; побежденные силою протискиваются, в качестве пленных, на дворе, и за ними плотно захлопываются тесовые ворота. Само собою разумеется, что образованные хозяева не приказывают своим молодцам распоряжаться так бесцеремонно и, по-видимому, рискованно; они только лишь не запрещают им; смотрят сквозь пальцы. Освободившись от хлеба, приезжие на базар, то есть в старый город, едут уже с пустыми возами, беззаботно развалившись в телегах. Многие из них жалуются на излишнюю, будто бы, тяжесть хозяйских гирь и на недостаток математической верности в хозяйских весах; но жалуются они только лишь Богу, да промеж себя, а к весам местной Фемиды никогда они не обращаются, считая, почему-то, и эти весы не совсем верными13.

Впрочем, неразумные мужики понапрасну только Бога гневят, понапрасну жалуются на недодачу им какого-нибудь полтинника, да и сами молодцы, если только предположим, что они заботятся единственно о хозяйских интересах, тоже напрасно им не додают, потому что, в конце концов, деньги все там же будут. На базаре, или на обратном пути в деревню, все вырученные деньги целиком все-таки попадут в карманы тех же капиталистов, посредством бесчисленного множества кабаков, воздвигнутых заботливыми капиталистами на каждом, сколько-нибудь видном месте города и уезда14.

И здесь опять наглядно, в малом виде, совершается мудрый закон природы, помощью которого моря постоянно испаряются и никогда не иссякают и почва постоянно высыхает, но никогда не рассыхается до такой степени, чтобы окончательно растрескалась.

Но это самый грубый вид хлебной торговли, заменяемый нынешним цивилизующимся купечеством другими, более тонкими способами. Нынче хозяева сами уже разъезжают по уезду, приобретают там в собственность земли, арендуют мельницы, и сами входят, на местах, в сделки с крестьянами, освобождая их от напрасных поездок в городе. Зная очень хорошо сроки, когда мужики чувствуют особенную крайность в деньгах, капиталисты сами лично, или чрез своих агентов, обязательно предлагают нуждающимся деньги под залог будущего хлеба, который они обязуются принять по существующим в условленный срок городским базарным ценам, например, на 6-е декабря, или по какой-нибудь другой срок, но уже непременно такой, относительно которого заранее условились все местные капиталисты. Все это очень хорошо и безобидно для крестьян, но беда в том, что в известный, условленный срок, базарные цены на хлеб обыкновенно бывают самыми низкими, а от мужика, “в подлости рожденного”, между тем, требуется, чтобы он честно и благородно держал свое слово. Местные капиталисты, хотя бы и находящиеся между собою в семейной ссоре, лишь только дело коснется их общих интересов, действуют дружно, не допуская измены, а конкурентов им нет, да и некому быть. Помещики сами постоянно запродают тем же купцам хлеб на сроки, а местные чиновники, если и покупают хлеб, то больше все печеный и, притом, в количествах весьма незначительных. Таким-то образом капиталисты собирают огромные запасы мужицкого хлеба за бесценок, так что, после, несмотря на риск при отправке в Рыбинск и Петербург, всегда остаются с большими барышами. Изредка, разумеется, и нарываются, но что же значит азартному игроку продуть раз тысячу рублей, когда он постоянно, каждую неделю, выигрывает наверняка по две?

Капиталисты очень хорошо знают поговорку: “один в поле не воин”, и потому всегда действуют скопом, компаниями, в которых каждому из членов дается обязанность, соответствующая его способностям. Близко знакомые с деревенским бытом, помогают легчайшему сбыту хлеба крестьянам и деревенским помещикам; купцы же, получившие так называемое высшее образование15, то есть внешний лоск, странствуя постоянно по дворянским клубам, облегчают труд помещиков, постоянно живущих по городам. Образованные купцы очень хорошо знают, что если у крестьян нужда в деньгах преимущественно является во время сбора податей и рекрутских наборов, то у помещиков она является почти исключительно тогда, когда они продуваются в своем клубе в карты. В обоих случаях, очевидно, нужда временная, преходящая; следовательно, в обоих случаях одинаково необходимо придерживаться мудрой поговорки: “куй железо, покуда горячо” – и, разумеется, образованные капиталисты куют, да так иной раз удачно, что из неостывшего помещика, как от выкованного в кузнице куска железа, остается только один, выбрасываемый за дверь, негодный шлак, называемый попросту кузнечным дерьмом.

Те же самые образованные коммерсанты с большою пользою употребляются при поставке компанейских партий сборного хлеба в различные учреждения16. Образованный купчик, не то что неуч какой неотесанный, умеет и поболтать с кем следует и об чем следует. Когда нужно, то, пожалуй, он и об литературе пройтись не прочь; кстати, например, заметить, что из новейших произведений литературы ему “Война и мир” его сиятельства нравится больше, чем “Трущобы” господина Крестовского17. Подчас, в случае надобности, он сумеет с большим чувством и о народной нужде поговорить и об эксплуатации, какой наш бедный мужичок опутывается, как таракан паутиной, благоразумно, разумеется, умалчивая, кто именно тут играет роль паука. Сумеет образованный купчик и в карточки сыграть партийку с кем следует и даже проиграть, сколько следует18.

Впрочем, такие тонкости к делу применять обыкновенно очень редко случается. По большей части откровенные приемщики объявляют прямо, как подобает честному и благородному человеку, сколько ему нужно получить с куля добавочных, то есть, значит, сверх той цены, по которой поставляется хлеб на бумаге. Торговля производится здесь уже на чистоту, как в обыкновенной лавке пушными, или какими угодно товарами. Точно так же запрашивают, скидывают, божатся и клянутся и даже употребляют торговую фразу: “только для вас, поверьте, по знакомству”. Мне раз случилось быть невольным свидетелем подобного, очень оригинального торга у одного, знакомого мне, образованного купца. Само собою разумеется, что я был заключен в отдельную комнату номера и выпущен был из нее только лишь тогда, когда договор о добавочной плате был окончательно улажен за бутылкой доброго вина и, когда, получивший эти добавочные, уже ехал на извозчике по огромной площади, раскинувшейся перед окнами гостиницы.

Замечательно, что оба сторговавшиеся были в одно и то же время отменно веселы. И получивший добавочные потирал руки и посмеивался, точно будто кого оставил в дураках, и мой образованный приятель утверждал положительно, что он оставил приемщика в дураках, потому что теперь ему остается с каждого куля по столько то копеек чистой пользы против той цены, какую предполагалось дать. Приятель уверял меня, главнейшая выгода при поставке хлеба заключается именно в величине этой добавочной платы, которая зависит единственно от личности и сообразительности приемщика.

– Да зачем же вы платите эти добавочные-то? – спросил я в простоте сердечной своего приятеля. – Ведь он, во всяком случае, должен хлеб принять? Зачем же тут еще добавочные, которые, по правде тебе сказать...

Образованный приятель не дал мне договорить, схватился меня за плечо и захохотал очень громко и добродушно. Видимо, что он посмотрел на меня, как на человека очень мало образованного, а главное, несообразительного.

Оно и точно, что я тогда, с первого-то раза, не сообразил. Оказалось, что этот сборный хлеб, хотя и дешев, но за то и плох очень, так что стоить только захотеть приемщику, и он всегда имеет возможность его не принять; следовательно, во всяком случае, нужно так устроить, чтобы приемщику не захотелось не принять, а напротив, как можно сильнее захотелось бы принять. Вот добавочные то для этого именно и выдуманы.

– А что, – спросил я. – Хлеб-то очень разве плох?

– Какой уж хлеб! Охотно отвечал приятель, увлекшись, вероятно, страстью образовать меня, невежду, хотя несколько. – Хлеб, известное дело, сборный, крестьянский, сырой, портится скоро и слеживается в лепешки. Хорошего хлеба возить сюда нельзя, потому что все равно придраться могут и к хорошему, и потребуют также добавочные, а уж тогда платить будет не из чего. Теперь, по крайней мере, мы сами скупили его у мужиков за бесценок, а тогда и купи за дорогую цену, да еще тоже добавочные плати.

“Вот как! – подумал я. – Когда буду заниматься хлебной торговлей, тогда приму к сведению. Вот уж правда, что с образованным человеком если поговоришь, и сам сделаешься заметно образованнее!”

– Хорошего-то хлеба, – продолжает приятель. – Нигде нынче и не требуется, по крайней мере, не требуется в больших количествах, а запрос существует только на дрянной, сборный. От этого нынче хороший, высушенный и отчищенный хлеб стоит почти в одинаковой цене с дрянным, так что не стоит им и заниматься. А попробуй только доставить сюда хорошего, сейчас на него цена и подымется и наша пристань обанкротится. Наша пристань тем именно и слывет, что она сбывает дрянь, но зато много19.

После этих слов моего знакомого я уже просветлел окончательно.

Вот та влиятельная среда, в которой принуждены вращаться и работать земские деятели в описываемой местности. Читатель видит, что при описанных условиях очень трудно ожидать, чтобы народ разбогател, или, по крайней мере, хотя сколько-нибудь поправился; а между тем, для успеха земского дела, это положительно необходимо, потому что от нищих трудно ожидать, чтобы они завели у себя прочные мосты, удобные дороги, училища, больницы и богадельни. Посмотрим же теперь, какое влияние произвели на народе земские учреждения в течение трех лет своего существования20.

Примечания

1. Чистополь – уездный город Казанской губернии и, вместе с тем, одна из важнейших хлебных пристаней на Каме. Настоящее название этого города, вероятно, было просто Чистое поле, а греческое окончание, надобно полагать, присвоено уже впоследствии, так больше, из приличия. Судя по окончанию поль – подумаешь, что город основан греками, точно будто Севастополь, или Константинополь, но за то уж слово Чисто, как его ни перевертывай, все-таки остается чисто русским. Могу побожиться, что город Чистополь никогда не был греческой колонией. Метрополией его, по справедливости, может считаться, недалеко от него отстоящее, село Рыбная Слобода, из которого вышли все родоначальники нынешних именитых чистопольских купеческих фамилий. Недалеко от Чистополя есть деревня Дикое Поле, которое тоже, вероятно, когда разбогатеть и увеличится, превратится в Дикополь, на том же основании, как и Чистое поле в Чистополь, в котором нет ни одного грека; разве случайно какой зайдет с коробкой, или с халвой.

2. В обществе, к сожалению, до сей поры еще понятие о седых волосах тесно соединено с понятием о мудрости и умственной зрелости, хотя это далеко не всегда так. Недавно, в одной австрийской газете был рассказан замечательный случай, как, заграницей, в одном игорном доме, в несколько минут совершенно поседел какой-то прокутившийся 22-х летний юноша, сын русского откупщика, поставив на карту последние 75 тысяч. Неужели и таких седых кутил, когда они, промотавшись заграницей, возвратятся в отечество, мы будем считать тоже мудрыми?

3. Сам Н.А. Демерт, князь А.С.Хованский, коллежский секретарь Г. Д. Кацари

4. Князь Александр Сергеевич Хованский, чистопольский уездный предводитель дврянства

5. Не мещанин, а купец второй гильдии Иван Михайлович Вахотин был председателем Чистопольской земской управы в 1868-1872 гг.

6. Н.А. Демерт прав. Уже к 1861 году в Чистополе проживали, по неполным данным, 5475 мужчин и 5405 женщин, в том числе дворян и чиновников 130 мужчин и 105 женщин, купцов 601 мужчина и 572 женщины, мещан 3579 мужчин и 3641 женщина, православного духовенства 29 мужчин и 55 женщин, мусульманского духовенства 10 мужчин и 8 женщин, солдат и отставных солдат 378 мужчин и 146 женщин, государственных крестьян – 676 мужчин и 799 женщин, временнообязанных крестьян 32 мужчины и 41 женщина, разночинцев 38 мужчин и 34 женщины, иностранных подданых 38 мужчин и 34 женщины. В это число не вошли многочисленные дворовые в семьях дворян, учащиеся духовного училища и медресе и ряд других категорий.

7. Во всех календарях, по заверению аферистов-издателей их, тщательно проверенных, в Чистополе значится 1800 с чем-то жителей, тогда как в нем теперь наверное слишком двенадцать! Что, если бы кто взял на себя труд проверить действительно все эти тщательно проверенные календари? Вот бы враки-то открылись!

8. Автор грешит против истины – к 1868 году в Чистополе были вымощены камнем две центральные улицы и дорога к хлебной пристани – так что далеко не весь камень выкрали.

9. Имеется в виду Чистопольский Успенский женский монастырь, основанный в 1864 году, и его храм, построенный в 1859-1869 гг., к сожалению, не сохранившийся. Инициаторами создания монастыря были купец Дмитрий Андреевич Поляков и его сын Иван Дмитриевич Поляков.

10. В издевательской характеристике монахинь как женщин, не способных к труду, проявился нигилизм автора. На самом деле большинство монахинь и послушниц Чистопольского монастыря были крестьянками, привыкшими к труду и не оставлявшими усердного труда и в монастыре.

11. Н.А. Демерт примитивно представляет благотворительную деятельность чистопольского купечества. В следующем после опубликования его статьи, 1869, году была организована городская богадельня, названная по имени купца Григория Александровича Полякова, но и в ее правлении, и среди жертвователей были лучшие представители чистопольского купечества, как принадлежавшего к господствующей церкви, как Г. А. Поляков, так и старообрядцев разных согласий.

12. Имеется в виду подушная подать – основной прямой налог в России до 1868 года. За крепостных крестьян его должны были вносить помещики, государственные крестьяне, составлявшие большинство населения уезда, должны были платить подушную подать сами. Внести деньги было необходимо до конца календарного года, иначе начислялись существенные пени.

13. Описанные Демертом явления действительно имели место, но основная хлебная торговля Чистополя велась все же не сборным хлебом, скупленным у крестьян по возу – а крупные хлеботорговые фирмы вообще не прибегали к таким способам.

14. Н.А. Демерт опять передергивает. Крупные хлеботорговцы не держали кабаков, для старообрядцев и мусульман это было вообще немыслимо. Торговлей спиртным занимались мелкие предприниматели из мещан и крестьян. Кроме того, в кабаках оставались далеко не все деньги. Половина населения Чистополя занималась ремеслом и торговлей бакалеей, галантереей и т.д. Для татарской общины, составлявшей четверть населения города, торговля “красным товаром” была основным видом деятельности.

15. Вплоть до конца XIX века в Чистополе не было ни одного купца не только с высшим, но и со средним образованием.

16. Имеются в виду государственные закупки.

17. Роман Всеволода Крестовского “Петербургские трущобы”, известный современным россиянам по его телеэкранизации под названием “Петербургские тайны”. Считался произведением низкопробной “бульварной” литературы, но был очень популярен.

18. Здесь описан вовсе не реальный тип чистопольского купца, а какой-то собирательный образ, основанный, очевидно, на личных впечатлениях Демерта в разных местах и на персонажах Алексея Николаевича Островского. Старообрядцы (а типичный чистопольский купец – именно старообрядец) не могли рассуждать о Толстом и Крестовском и не стали бы играть в карты. Да и православные купцы Поляковы и другие по своим нравственным устоям и уровню образования мало отличались от старообрядцев.

19. Живописный рассказ о продаже плохого хлеба, очевидно, навеян реальными впечатлениями, но вряд ли относится к Чистополю. Дело в том, что чистопольские купцы были не только торговцами, но и промышленниками. Почти весь купленный хлеб, сборный или иной, перерабатывался в городе, рожь вывозилась в виде муки, гречиха и мягкая пшеница – в виде крупы. Поэтому ничего подобного быть не могло. Что касается взяток приемщикам хлеба, поставляемого в казенные учреждения (воинские части, тюрьмы, больницы и т.д.), то их чиновники вымогали независимо от качества товара.

20. К сожалению, в третьей главе своего сочинения, говоря о деятельности земских учреждений, Н. А.Демерт почти не обращается к чистопольским впечатлениям

СТАРООБРЯДЦЫ В ЧИСТОПОЛЕ

В Чистополе значительную часть населения составляли старообрядцы. И дело не только в том, что их было много. Роль старообрядцев в экономической и общественной жизни города и уезда была значительно выше, чем их доля в населении.

Старообрядцы были русскими людьми, того же происхождения и говорившими на том же языке, что и их соседи, проживавшие в тех же городах, селах и деревнях, принадлежавшие к господствующей церкви и вели интенсивную подпольную и полуподпольную религиозную деятельность.

Было бы ошибочным называть старообрядцев “сектантами” – секты в России были всегда, но само слово “секта” предполагает замкнутость, малочисленность. Старообрядческое же движение было массовым, охватывающим миллионы людей, во многих местностях России старообрядцы составляли большинство населения. При этом старообрядцы жили везде – и в глухих и отдаленных районах, и в центре страны, и в селах, и в городах.

К сожалению, изучать историю старообрядческого движения трудно – их деятельность была подпольной, множество ее деталей ускользало от властей, не находило отражения в официальных документах. Особую сложность представляет изучение старообрядческих общин на местах – часто это практически невозможно. Даже после 17 апреля 1905 года, когда была объявлена свобода вероисповедания, преследование старообрядцев и их духовенства прекратилось, многие из них, по традиции, действовали скрытно, не регистрировали свои общины в установленном законом порядке. Та же картина продолжалась и в советское время.

Даже общую численность старообрядцев в тех или иных населенных пунктах установить очень трудно. Дело в том, что со времен Петра I , создавшего определенные условия для легализации старообрядцев, всегда были так называемые “записные раскольники”, то есть те старообрядцы, которые официально считались таковыми. В их документах делалась официальная запись об их “раскольничьем” вероисповедании. Но такие были в явном меньшинстве.

Большинство всегда официально числилось принадлежащим к господствующей

церкви. Они не крестили детей, не венчались и не отпевали покойников в право-славных храмах, но за “подарки” священники делали соответствующие записи в метрических книгах. Такая традиция была связана не только с тем, что “записных раскольников” лишали многих прав, но и с тем, что старообрядцы не хотели называться “раскольниками”, а именно так их называли до 1905 года в официальных документах.

Поэтому, цифрам, приводимым в документах органов власти и даже в материалах Всероссийской переписи населения 1897 года, верить нельзя. По переписи в Чистополе было 1668 “раскольников”, на самом же деле, по нашим оценкам, старообрядцы составляли от четверти до трети всего русского населения города, то есть не менее четырех – пяти тысяч.

Когда в Чистополе появились старообрядцы? К сожалению, ранняя история города известна достаточно плохо, но по некоторым данным можно судить, что жители села Чистое Поле к моменту создания города Чистополя принадлежали к господствующей церкви. В ревизских сказках чистопольских купцов, мещан и ремесленников 1815 года мы тоже не найдем известных позже старообрядческих семей. Но к 1834 году они уже были. Очевидно, это было связано с тем, что Чистополь постепенно превращался в важнейший экономический центр региона и сюда переселилось много людей из других мест. По распространенному мнению, большинство известных купеческих семей Чистополя происходили из села Рыбная Слобода действительно в XVII - XVIII вв. являвшегося важным центром ремесла и торговли. В Рыбной Слободе всегда были сильные старообрядческие общины.

Старообрядчество не было единой конфессией и дробилось на множество течений (по-старообрядчески – “согласия”). Окончательно они оформились к концу XVIII века. Всего согласий было более двадцати, но в Чистополе и Чистопольском уезде было представлено пять.

Во-первых, старообрядцы разделились на “поповцев” и “беспоповцев”. Первые считали, что для полноценной церковной жизни необходимо духовенство. По канонам Православной церкви рукополагать священника должен епископ – а своих епископов у старообрядцев не было, поэтому они переманивали священников у господствующей церкви, иногда у зарубежных православных церквей. Эти “беглые” священники, находившиеся чаще всего на нелегальном положении (кроме периода веротерпимости при Екатерине II и Александре I ) объезжали общины и совершали необходимые требы – служили литургии, причащали и исповедовали, крестили детей, венчали новобрачных, отпевали умерших.

Беспоповцы считали, что в господствующей церкви нет благодати и что после того, как вымерли священники, рукоположенные Никоном, до “конца света” настоящего духовенства и полноценной церковной жизни быть не может. Поповцы и беспоповцы, в свою очередь, разделились на множество согласий, не признающих друг друга единоверцами.

В Чистополе были представлены следующие согласия:

Самое массовое поповское согласие – Белокриницкая иерархия (другое название – “австрийское согласие”). Сейчас эта старообрядческая конфессия официально называется “Русская Православная старообрядческая церковь”. При Николае I преследования старообрядцев усилились. Переход священника из господствующей церкви к старообрядцам стал рассматриваться как тяжкое преступление, и “беглых” священников стало очень мало – около двадцати на всю Россию. Эти немногие священники с поддельными паспортами, подвергаясь серьезной опасности, объезжали старообрядческие общины, а так как священников было мало, то каждой общине приходилось ждать, иногда несколько лет.

Чтобы исправить положение, поповцы многие десятилетия старались переманить на свою сторону одного из епископов господствующей церкви. В 1846 году делегации старообрядцев, отправленной состоятельными московскими купцами в Османскую империю, удалось привлечь опального греческого митрополита Амвросия – он прежде был епископом Константинопольской церкви митрополитом Сараевским (ныне Босния и Герцеговина), но по настоянию турецких властей был отстранен от должности константинопольским патриархом. Приняв предложение старообрядцев возглавить их иерархию, Амвросий поселился в Австро-Венгрии – на территории нынешней Западной Украины, в селе Белая Криница недалеко от Львова – отсюда и название согласия.

Со времени привлечения Амвросия сам характер движения изменился – он рукоположил несколько епископов для России, а они теперь могли рукополагать необходимое количество священников, таким образом, исчезла необходимость переманивать священников из господствующей церкви. В 1856 году была учреждена Казанская епархия – до 1884 года ее возглавлял епископ Пафнутий (Шикин), потом, до 1912 года, – Иоасаф (Зеленкин).

Часть старообрядцев-поповцев не признала Белокриницкую иерархию и продолжала переманивать священников у господствующей церкви. Таким образом, старообрядцы-поповцы разделились на два согласия “Австрийское”, оно же “Белокриницкое”, и “беглопоповское”. Если “австрийцев” в Казанской губернии, в том числе и в Чистополе, было много, то “беглопоповцев” – единицы, в основном выходцы из Центрально-Черноземного района, где беглопоповское согласие было очень распространено.

В самом Чистополе “австрийцев” было немного, но уже в 1881 году здесь был организован приход с полуподпольным храмом в жилом доме – прихожанами в основном были крестьяне из сел и деревень Чистопольского уезда, где было довольно много “австрийцев”. Казанский епископ Пафнутий в 1881 году рукоположил в священники крестьянина Николаевского уезда Самарской губернии Петра Даниловича Залетова. Через два года отец Петр перешел в Казань – в казанском храме Белокриницкой иерархии он служил до смерти в 1917 году. В Чистополе же священником стал крестьянин села Красновидово Викул Абрамов, его судьба нам неизвестна, но еще в 1914 году он продолжал быть единственным священником в приходе.

Беспоповских согласий было намного больше, чем поповских. В Чистополе были представлены четыре из них.

“Старопоморское”, оно же “федосеевское”, оно же “поморско-безбрачное”. Старопоморцы без духовенства старались имитировать полноценную церковную жизнь. Требы у них совершали миряне, это были знатоки Писания и обрядов – так называемые “отцы”. В их молельнях были алтари с запечатанными царскими вратами – из-за отсутствия духовенства, “отцы” служили литургии, но причащения не было, потому что таинство евхаристии – превращения хлеба и вина – мог совершать только священник. “Отцы” же крестили детей и отпевали покойников – по церковным канонам эти требы в крайнем случае может совершать и мирянин. Но браки без священников, по тем же канонам заключаться не могут. Поэтому “федосеевцы” считали, что настоящих браков быть не может – отсюда и название. Разумеется, подавляющее большинство старопоморцев жили семьями, но считалось, что это жизнь не в браке, а “во грехе”. Поэтому во время служб женатые мужчины стояли позади всех, в знак того, что на них наложена епитимья. “Старопоморское” согласие было самым массовым в России из всех беспоповских согласий, его духовный центр находился в Москве.

“Новопоморское”, оно же “поморско-брачное”. Организация религиозной жизни “новопоморцев” была такой же, как у “старопоморцев”, за одним очень важным исключением – их “отцы” совершали венчания и эти браки новопоморцы считали законными. Отношения со старопоморцами у них были враждебными, между ними постоянно велась полемика, вылившаяся в многочисленные тома обличающих друг друга сочинений, которые старообрядцы обоих согласий читали и переписывали. “Новопоморцы” были достаточно многочисленны, но не имели единого духовного или организационного центра.

Согласие “По Кресту”, оно же “рябиновское”. Если оба поморских согласия были распространены по всей России, то рябиновцы – явление местное, распространенное только в Чистополе и некоторых селах Чистопольского, Спасского, Лаишевского уездов – в разных местностях России таких “своих” согласий было немало. К сожалению, “рябиновцы” не изучались учеными – есть только одна небольшая статья миссионера Н.И. Ивановского в журнале “Православный собеседник” за 1867 год – он побывал и в рябиновской молельне в Чистополе. Не оставили рябиновцы и полемической литературы – а другие согласия с ними не полемизировали. Поэтому о рябиновцах известно далеко не все.

Они отражали другую, отличную от поморцев, тенденцию, распространенную у беспоповцев. Вместо того, чтобы имитировать церковную жизнь без духовенства, рябиновцы, как и ряд других согласий, разрабатывали свои традиции религиозной жизни. В молельнях рябиновцев не было алтарей и икон, они молились перед гладкими восьмиконечными крестами, сделанными из рябины (рябина у адептов по Кресту согласия ассоциировалась с певгой – деревом в Палестине, из которого был сделано распятие для Иисуса Христа) – отсюда и название. Но в чем богословское обоснование этого – непонятно. Крещения и браки рябиновцы совершали сами. Будучи в целом немногочисленным (вряд ли более 20 – 30 тысяч человек в начале XX века), в городе Чистополе это согласие было самым распространенным.

“Спасово согласие”, оно же “нетовщина”. Спасовцы представляли своего рода нигилистическое течение в старообрядчестве. Спасовцы считали, что раз церковь погибла, то ничего не может быть так, как было до реформ Никона: ни церкви, ни духовенства, ни служб, ни таинств, отсюда название “нетовщина”; остается надеяться только на Спасителя – отсюда название “спасовцы”. На своих собраниях спасовцы не совершали служб, а только молились и читали Псалтырь. Они не совершали треб – не крестили детей, не венчали, не отпевали покойников (только читали над ними заупокойные молитвы и Псалтырь). Учет спасовцев очень затруднен – они не считали грехом посещение храмов господствующей церкви, крестили там детей, заключали браки – не потому, что верили в действительность этих таинств, а просто чтобы избежать преследований. Поэтому все они числились православными и большинство из них не легализировались даже после объявления свободы вероисповедания. Поэтому нет сомнения, что в Чистополе и Чистопольском районе спасовцев было довольно много, но их религиозная деятельность не оставляла следов в официальных документах.

Старообрядцев в Чистополе было много, но большинства населения они все же не составляли. Однако подавляющее большинство состоятельных и влиятельных чистопольских купцов принадлежало к старообрядцам – Челышевы, Шашины, Логутовы, Маланьичевы, Маклаковы, Макеевы, Мясниковы и другие. Исключение составляли только Поляковы и Чукашевы, принадлежавшие к господствующей церкви.

А ситуация была такова, что во всех старообрядческих согласиях в городских общинах, как в поповских, так и в беспоповских, ведущую роль играли купцы – от них зависели не только прихожане, но и “отцы”-начетчики. Но их влияние распространялось далеко за пределы старообрядческих общин. В отличие от крестьян и мещан, среди купцов не было тайных старообрядцев – их старообрядческое вероисповедание было официально записано в их паспортах и формулярных списках.

Если мы посмотрим на списки гласных городской думы с начала 1870-х гг. до 1917 года, то увидим, что старообрядцы составляли среди них почти половину. В 1872 – 1875 гг. городским головой был старопоморец Челышев, в 1884 – 1887 гг. – новопоморец Маланьичев, в 1904 – 1906 гг. – новопоморец Шашин, в 1906 – 1912 гг. – рябиновец Логутов. Члены тех же старообрядческих семей составляли большинство членов управы.

Известно, что основой экономики Чистополя была хлебная торговля. И преобладание старообрядцев здесь не случайно. В масштабах всей России – и в Рыбинске, и в Москве, и в Санкт-Петербурге, и в Казани старообрядцы доминировали именно в хлебной торговле и связанных с ней отраслях. В Казани в конце XIX – начале XX вв. самыми крупными хлебными торговцами были старопоморцы Шамов, Оконишниковы, Шашабрины, новопоморец Гребенщиков, “австрийцы” Барабановы, Володины. Если старообрядцы занимались в основном хлебом, то православные купцы – строительными подрядами, производством и торговлей алкогольными напитками, закупкой и обработкой кожи, мусульмане – красным товаром (тканями, галантереей) и бакалеей. Впрочем, полного разделения, разумеется, не было. Принадлежность к господствующей церкви, не мешала Поляковым заниматься торговлей хлебом, поддерживать хорошие отношения со старообрядцами и в бизнесе, и в общественной деятельности. Ревностными сторонниками господствующей церкви были и елабужские купцы Стахеевы, имевшие деловые интересы в Чистополе.

Как и все купцы, старообрядцы активно занимались благотворительной деятельностью. Но она тоже имела специфику. Если православные и мусульманские купцы большие суммы тратили на строительство и украшение церквей и мечетей, то старообрядцам до 1905 года этого не позволяло законодательство. Оказывать помощь учебным заведениям старообрядцы тоже избегали. Поэтому в основном они жертвоавали на больницы и помогали бедным. В Казани, например, главным попечителем городской больницы был Яков Филиппович Шамов, по его завещанию было построено новое здание больницы, которую и сейчас называют Шамовской. В Чистополе ту же роль играл Василий Львович Челышев.

События первой Русской революции внесли существенные изменения в положение и жизнь старообрядцев. Одной из первых уступок самодержавия стало ослабление контроля за религиозной ситуацией. 20 апреля 1905 года была официально объявлена свобода вероисповедания. Это означало, что любой подданный Российской империи мог свободно переходить из одной конфессии в другую, отменялись правовые ограничения, налагаемые на лиц “вредных” вероисповеданий, в том числе на старообрядцев. 17 октября 1906 года Николай утвердил “Правила об общинах”, определявшие более или менее свободный порядок деятельности религиозных меньшинств.

Ситуацию, сложившуюся в старообрядческом Чистополе вскоре после этих событий, характеризует статья, помещенная в 32-м номере еженедельника “Церковь” за 1908 год. Приведем эту статью с небольшими сокращениями и комментариями.

Журнал “Церковь” издавался в Москве и был официальным органом Белокриницкой иерархии, возглавляемой в это время в России архиепископом Иоанном (Картушиным) – после 1905 года старообрядцы получили возможность издавать свои газеты и журналы. Корреспонденция из Чистополя подписана псевдонимом “Приезжий”, расшифровать его не удалось. Но из текста статьи вытекает, что автор – старообрядец Белокриницкой иерархии, но мыслит широко, выступает за сближение всех старообрядцев.

“ЧИСТОПОЛЬСКИЕ СТАРООБРЯДЦЫ” ...Вся эта крупная торговля хлебом находится в руках старообрядцев. Самые видные представители торгового Чистополя и его общественные деятели капиталисты – суть старообрядцы.

Из четырех согласий самым большим по количеству прихода считается согласие “по кресту”, а самыми малыми – федосеевское и Белокриницкой иерархии. Федосеевцев по списку в приходе только 171 человек, из них 60 мужчин и 111 женщин. По богатству приходов здешние старообрядцы едва ли найдут себе соперников где-нибудь в провинции. Не говоря о благолепии молитвенных домов, в доме почти каждого коммерсанта-старообрядца имеется своя домашняя молельня, украшенная древними и дорогими иконами в золотых с украшениями ризах, изобилующая целым годовым кругом богослужебных и других древних и новых ценных книг.

Приход старообрядцев, приемлющих священство Белокриницкой иерархии, в городе невелик, большинство прихожан раскинулось по уезду. Молитвенный дом австрийцев (церковь) находится в самом лучшем месте города1, но, к недостатку своему, это – жилое помещение, а не натуральный видимый храм. Священник этого прихода человек деятельный, с другими согласиями он находится в хороших отношениях, имеет жизненный опыт, может быть приятным собеседником и знает св. Писание2.

Общество федосеевцев (отвергающих браки) по своему экономическому положению соперничает с поморско-брачным. Но содержится оно не на средства общественников, а на капитал чистопольской миллионерши, маститой старушки Екатерины Васильевны Челышевой3. Ею построен капитальный молитвенный дом с богадельней для нескольких призреваемых4; при молельне содержится порядочный хор певчих – девушек… В настоящее время строится замечательная каменная столовая. Членами общества, между прочим, состоят: владелец паровой крупянки А.В. Курятников и собственник богатейшего магазина Чистополя М.Л. Мельников.

Из духовного мира здешних федосеевцев нельзя указать на руководящее лицо. Знатоков духовного дела здесь нет, а старцами “отцами” и двумя-тремя общественниками церковное и общественное дело толкуется вкривь и вкось, что, понятно, не сулит процветания общине в будущем. Означенные лица от утверждения общины (на основании Правил 17 октября 1906 года) отказываются совершенно, находя в этом что-то подозрительное по отношению к своим религиозным убеждениям, якобы последование антихристу5… Ведь выведут же из терпения своей казуистикой седовласые старейшины юных и сильных членов общины. Например, гг. Курятников и Мельников, как видно, далеки от мудрствования старичков и к делам молельни поэтому относятся безучастно.

Согласие “по кресту”, или “рябиновое” – одна из самых больших чистопольских общин, и в то же время оно самое жалкое в церковно-религиозном отношении, доживающее свой короткий век.

Ныне учение рябиновцев резко изменилось. Теперь служба у них совершается в молельне, сполна по уставу, но без пения, с одним чтением. Иконы также приняты… Главные попечители прихода – местные богачи: А.Я. Логутов (нынешний городской голова)6, гг. Вачуговы, Маклаковы, Макеевы, Мясников, Кирпичников и другие7. Фактически, этих и им подобных господ нельзя считать прихожанами, так как многие из них или редко захаживают скучать духовно в молитвенный дом, или вовсе не ходят. Но ведь это неудивительно, разве можно навязывать человеку тяжкое иго?

Не так давно, в праздник Вознесения Господня я зашел полюбопытствовать в рябиновскую молельню. Самая молельня наружных знаков не имеет, это – ветхий жилой дом; в середине старый под черным лаком иконостас; в нем до 75 различных икон, но среди икон так много белых крестов (без изображения), что они составляют около 50% всех икон. Молящиеся все из низшего сословия, бедняки, богача ни одного (а ведь праздник не маленький). Настроение в общем строго молитвенное, но при внешней обстановке весьма мрачное; я мысленно вернулся ко временам самосожжения и, вообще, представил своему воображению печальную картину горестного начала старообрядчества. В момент моего прихода настоятель общины г. Сорокин8 высоким и приятным, несколько плаксивым голосом прочувствованно и внятно читал Апостол… Евангелие читал пожилой человек, но уже не так, с недостатком: слишком торопливо, даже по никониански… Этот грозный старичок иногда говорит так: “Я считаю всех еретиками, кто не так учит, как я”9.

Более светлое и отрадное явление, в сравнении с описанными, поморско-брачное. Это самое богатейшее общество в Чистополе. Надо полагать, что в сей общине также есть миллионеры. Главный попечитель прихода – коммерции советник П.М. Шашин. Члены следующие: семейство В.Ф. Маланьичева – у них чайная торговля собственной развески; сын Н.В. Маланьичев и мать Мария Никандровна Маланьичева; последняя в приходе считается усерднейшей особой к дому Божию и много жертвует деньгами и обедами, нищие по праздникам толпами окружают дом ее; далее видный общественный деятель Е.П. Шашин, С.М. Кокорышкин, Ф.М. Зайцев, Н.П. Шашин, староста А.Г. Шашин, гг. Киясовы, Е.Л. Лузин, сын главного попечителя и председателя общины П.П. Шашин и другие.

Петр Матвеевич Шашин, можно сказать, самый усерднейший и энергичный человек в приходе; он собрал разрозненный приход… на свои средства, единолично 7 лет тому назад выстроил каменный и дорогой по внутреннему украшению молитвенный дом10 и при нем каменную столовую11. …Кроме того, на средства П.М. Шашина выстроено в городе Чистополе громадное здание для ремесленного училища… при молельне порядочный хор певчих – есть с голосами; особенно сильным и звучным голосом обладает певец А.С. Муравьев. Официальный настоятель общины А.И. Поварницын12, он же и уставщик, прослуживший здесь более четверти века. Надо отдать справедливость – г. Поварницын хорошо знаком с своим делом и в беспоповском мире должен считаться человеком сведущим…”

Примечания

1. Церковь Белокриницкой иерархии называлась Никольской.

2. Священник Викул Абрамов, о котором речь шла выше. Председателем совета общины Белокриницкой иерархии был купец Аверкий Якимович Тарасов.

3. Муж Екатерины Васильевны, знаменитый чистопольский купец Василий Львович Челышев умер в 1900 году, а сама она скончалась вскоре после публикации статьи, в 1908 году. Их могилы с памятниками сохранились на старообрядческом кладбище. Брат Василия Львовича Челышева, Иван перешел из федосеевского согласия в новопоморское, женился на дочери казанского купца Гребенщикова, стал казанским купцом и лидером казанских новопоморцев.

4. В помещении на территории усадьбы В.Л. Челышева молитвенный дом старопоморцев находился с 1882 года. В 1900 году Екатерина Васильевна выстроила новое здание, которое сохранилось до наших дней – ул. Нариманова, дом 56.

5. Вопрос о том, следует ли регистрировать общину в органах государственной власти в старопоморском согласии вызвал ожесточенные дискуссии. В Чистополе община старопопоморцев была единственной из четырех, которая так и не была зарегистрирована – все остальные – “австрийцы”, “рябиновцы” и новопоморцы регистрацию прошли. В Казани, же эта дискуссия привела к тому, что многочисленная казанская община раскололась на две – зарегистрированную и незарегистрированную. Незарегистрированные общины не преследовались, но отсутствие статуса юридического лица – права иметь счет в банке, вести метрические книги, официально заниматься благотворительностью затрудняло – деятельность. Кроме того, в зарегистрированных общинах официальные духовные лица освобождались от воинской повинности.

6. Алексей Яковлевич Логутов был чистопольским городским головой в 1908-1912 гг.

7. Председателем совета рябиновской общины был купец Артемий Вачугов, членами совета Иван Мокеев, Алексей Логутов, Савва Вачугов. Кроме Чистополя рябиновские общины были зарегистрированы в с. Малый Толкиш, ныне Чистопольского района, и в селе Шереметьевка, ныне Нижнекамского района.

8. Официальный настоятель рябиновской общины с 1907 года чистопольский мещанин Семен Васильевич Сорокин.

9. Кто этот старичок – выяснить не удалось.

10. На территории усадьбы П.М. Шашина молитвенный дом новопоморцев находился с 1882 года. В 1898 – 1899 гг. по проекту городского техника Паренсова он на своей же усадьбе выстроил для молитвенного дома двухэтажное каменное здание, сейчас в нем находится медицинское училище – улица Нариманова, дом 44.

11. Мы сократили приведенное в статье описание старообрядческого училища, которое П.М.Шашин создал и построил для него здание – о нем см. статью, посвященную народному образованию в Чистополе.

12. Чистопольский мещанин Артемий Иванович Поварницын

ЧИСТОПОЛЬСКИЙ УСПЕНСКИЙ ЖЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ

Во второй половине XIX века развитие общественной инициативы стало проявляться не только в сферах самоуправления, образования, благотворительности и т.д., но и в церковной жизни. Преодолевалась установившаяся с петровских времен традиция бюрократизации церковной жизни. Весьма заметным явлением в эти годы стал подъем монастырей. Впервые за 150 лет стало открываться множество новых монастырей в основном женских. Происходила своего рода компенсация – новые монастыри открывались вместо тех, которые были закрыты при Петре I и Екатерине II . При этом, нельзя сказать, что власти как-то поддерживали это движение – вся инициатива исходила с мест. Общее число таких монастырей в масштабах России превышало 200, только на территории Татарстана появились пять новых женских монастырей. Мензелинский Пророко-Ильинский (1855-1860 гг.), Елабужский Казанско-Богородицкий (1859 г.) Бугульминский Казанско-Богородицкий (1879 г.), Лаишевский Троицкий (1888-1895 гг.).

В этом ряду стоит и Чистопольский Успенский монастырь. Истории всех новых монастырей очень похожи. Большинство из них открывалось в сравнительно небольших уездных городах – в больших городах деятельность общественности направлялась на поддержку уже существующих, старинных монастырей. Сначала возникала небольшая община женщин, добровольно, не имея ни церковного, ни государственного статуса, ведущих монашескую жизнь. При поддержке состоятельных купцов и других благотворителей община обустраивалась, приобретала по указу Синода официальный статус, а через несколько лет, тоже по указу Синода, преобразовывалась в монастырь.

По законодательству Российской империи со времен Екатерины II на содержание монастырей выделялись “штатные” суммы. На новые монастыри выделение средств предусмотрено не было. Поэтому добиться открытия нового монастыря было непросто – необходим был указ императора, который, как правило, подписывался только тогда, когда будущий монастырь не только не требовал денег от государства, но сам имел стабильные источники доходов. Такими источниками были пожертвованные благотворителями земельные угодья, недвижимость в городах, проценты с капиталов в банках.

История Чистопольского монастыря тоже развивалась в рамках этой схемы. Еще в 1854 году купец Дмитрий Андреевич Поляков ходатайствовал об устройстве в городе женской общины на свой счет. Ходатайство было поддержано тогдашним казанским архиепископом Григорием (Постниковым): “ввиду того, что город Чистополь населен в немалом числе некрещеными татарами, и, что важнее, раскольниками, на которых пример истинно подвижнической жизни мог иметь весьма

сильное влияние”.

Но очень долгое время ответа из Санкт-Петербурга не поступало. Дело здесь в том, что в годы правления Николая I , характерные насаждением военных порядков, подозрительной считалась любая инициатива – в том числе и такая благочестивая, как открытие монастыря. По инерции, такая же ситуация сохранялась и в первые годы правления Александра II .

Не случайно вопрос был решен в годы “великих реформ”, когда общественные инициативы стали важнейшей составной частью жизни России. Д. А. Поляков умер в 1861 году и завещал продолжить дело с монастырем сыну Ивану. В 1863 году Иван Дмитриевич Поляков вновь начал ходатайствовать перед властями уже не об общине, а о монастыре. При этом он обещал пожертвовать ему 9 тысяч квадратных сажен земли в городе, на очень удобном месте, построить на свои средства каменный храм, деревянные дома для настоятельницы, сестер, причта (священников и псаломщиков), флигель для кухни и столовой и ограду. Содержание монастыря предполагалось обеспечить процентами с капитала в 24000 рублей (15000 на монастырь и 9000 на причт). Кроме того, Поляков выделял монастырю 22 десятины земли около деревни Муслюмкиной. Еще 46 десятин земли в Лаишевском уезде (на берегу Камы почти напротив Чистополя около устья реки Шумбутки) пожертвовала купчиха Агриппина Петровна Остолоповская.

Ходатайство было поддержано архиепископом Афанасием (Соколовым), и вопрос решился достаточно быстро. 24 марта 1864 Синод одобрил ходатайство и постановил учредить при монастыре причт из двух священников и псаломщика, а через два месяца – 23 мая император Александр II подписал указ об открытии монастыря, в котором говорилось, что монастырь должен “... Примером подвижнической жизни и трудолюбия, соединенных со смирением и послушанием, влиять на раскольническое и магометанское население, составляющее значительный контингент Чистополя”.

Отметим, что антистарообрядческая риторика со стороны Поляковых, очевидно, была инструментом “пробивания” вопроса. Разумеется, Григорий и Иван Поляковы были убежденными верующими господствующей церкви, но со своими коллегами – купцами старообрядцами поддерживали хорошие, дружеские и деловые отношения.

Уже в течение лета 1864 года были построены жилые дома для сестер и причта, и 1 октября состоялось официальное открытие женской общины, а в 1879 году она была преобразована в полноценный монастырь. К концу XIX века на пожертвованном Поляковыми живописном месте на берегу Камы вырос монастырский городок. Каменный Успенский храм был построен по проекту архитектора Ф. Нестерова, и освящен в 1869 году. В нем был установлен иконостас работы известного казанского мастера купца Михаила Александровича Тюфилина. В 1896-1901 гг. храм был расширен: пристроены два придела – во имя Святителя и Чудотворца Николая и во имя Великомученика Пантелеймона. Первоначально все жилые и хозяйственные постройки были деревянными. В 1884 году был построен двухэтажный корпус монастырской больницы и богадельни с домовой церковью во имя Преподобного Сергия Радонежского.

В 1895 году с помошью города было построено здание для церковно-приходской школы (об этом см. в очерке, посвященном народному образованию в городе).

Чистопольский Успенский монастырь был довольно скромным по размерам – в 1905 году в нем было 19 монахинь во главе с игуменьей и 138 послушниц – в Лаишевском, Мензелинском, Бугульминском монастырях было более чем по 300 человек в каждом. При монастыре служили два священника. Подавляющее большинство сестер были до прихода в монастырь простыми крестьянками Чистопольского уезда и мещанками города Чистополя, в обители они продолжали вести трудовую жизнь – ухаживали за скотом (в монастыре была ферма на 30 коров), работали в огороде, косили сено, ухаживали за больными и старушками в богадельне, сами носили кирпичи во время строительных работ.

В Чистополе, где большинство “верхов” составляли старообрядцы, монастырь вовсе не был предметом заботы и гордости всего города – а в Мензелинске, Елабуге и Бугульме это было, именно так. Тем не менее его положение было более или менее благополучным. К 1903 году монастырский капитал составлял уже 43000 рублей (монастырь не трогал основных сумм, все расходы осуществлялись только на проценты), количество принадлежащей монастырю земли достигло 180 десятин (около 200 гектаров).

Доходы позволяли осуществлять масштабное строительство – в начале XX века в монастыре стали сооружаться каменные здания. В 1903 году была построена двухэтажная трапезная с кухней (сохранилась, стоит на улице Пионерской, 1), а в 1911 году – и двухэтажный же корпус келий, где поселилось большинство монахинь и послушниц (тоже сохранился, поселок Водников, 19).

В советское время монастырь продолжал действовать до 1929 года, когда волевым решением в Татарстане были закрыты все без исключения монастыри. К сожалению, позже был снесен монастырский храм, который мог бы служить таким же украшением города, как и Никольский собор. Кирпич с разрушенных храмов и келий использовался при строительстве зданий судоремонтного завода, который занял территорию монастыря.

Как “враг народа” ГаЯз Исхаки стал

национальным героем Татарстана

Он всю жизнь был изгоем и боролся с властью: сначала с царской, потом с большевистской. В этой борьбе, увы, Мухаметгаязу Исхаки, уроженцу села Кутлушкино (татарское название Яуширма) Чистопольского уезда Казанской губернии, не удалось добиться успеха. После Февральской революции 1917 года, как известно, Исхаки стал одним из лидеров российских мусульман. А в 1918 году после закрытия в Москве большевиками газеты “Иль” ему пришлось скрываться в Уфе, а затем Исхаки спешно эмигрировал из России в Германию (очень вовремя, иначе неминуемо был бы репрессирован и, скорее всего, расстрелян). С 1941 года, вплоть до своей смерти от рака желудка в 1954 году, Исхаки жил в Турции. Во время эмиграции он много писал о положении тюрков в Советском Союзе, хотя сам там ни разу не был после 1918 года.

На родине, между тем, если и вспоминали об Исхаки, то как о враге народа, перебежчике и яром националисте. Но в последнее десятилетие ХХ века творчество татарского писателя, драматурга, публициста и политика Гаяза Исхаки вдруг стало объектом тщательного изучения и нескрываемого почитания, в первую очередь в Татарстане. На волне роста национального самосознания среди татар, об Исхаки стали говорить как об одном из “столпов” национальной идеологии. Создание суверенного мусульманского государства в центре России было заветной мечтой Исхаки, более того, он даже придумал ему название – Татарстан! Вспомнили и о его знаменитом “Зиндане”, написанном в Чистопольской тюрьме, о других его произведениях, вспомнили и тот факт, что он родом с Чистопольской земли. Благодарные земляки приняли решение создать там музей видного татарского общественного деятеля и писателя Гаяза Исхаки.

Музей всем миром строился...

Не думал не гадал, конечно, Гаяз Исхаки, что потомки сполна воздадут ему за перенесенные лишения, что будут чтить и цитировать его запретные некогда труды, составлять родословную бывшего врага народа и трепетно собирать домашнюю утварь и одежду, которой пользовалась семья Исхаки.

Решение открыть в Кутлушкино музей Гаяза Исхаки поступило из Казани. Случилось это в 1992 году, как раз к тому времени профессор Ибрагим Нуруллин, первым из татарских земляков Исхаки, посетил его могилу в Стамбуле, привез оттуда горсть земли. Эта горсть стала первым экспонатом нового музея. В Кутлушкино, правда, и раньше в местной школе действовал небольшой музейный уголок, посвященный Исхаки. Но хотелось размаха, чего-то более весомого и существенного, чтобы не стыдно было привозить высоких гостей.

И вот в Чистопольский край прибыла целая делегация казанских музейных специалистов и чиновников. Присмотрели пустующий, неплохо сохранившийся двухэтажный дом, в котором в начале века проживала с мужем Сайфутдином сестра Исхаки Фарида-бану. С ней Гаяз особенно был дружен и, бывало, останавливался в ее доме. Родительский же дом, где жили его отец – мулла Гилязатдин и мать Комария с детьми (всего их родилось 11, но выжили только 5) вообще не сохранился.

После этого несколько лет ушло на тщательную реставрацию бывшего купеческого дома. В советские времена его использовали то под библиотеку, то под магазин, то под сельсовет, а последние десять лет дом стоял заброшенный и никому не нужный. Между тем, строился он почти сто лет назад с особой тщательностью и старательностью, кладка была фигурной, добротный кирпич купец Сайфутдин специально возил издалека. Человек он был зажиточный и уважаемый, строил с толком и с душой. Правда, этот каменный дом Сайфутдину скоро разонравился, и он велел построить рядом другой, деревянный. И жил в нем. Но дом этот не сохранился.

Для восстановления выбранного под музей здания, различных надворных хозпостроек (причем все должно быть натуральным, если баня – то в рабочем состоянии, если сеновал – тоже настоящий, с пахучим сеном) потребовалось немало средств. Возрождением по полной программе занялось ремонтно реставрационное управление Министерства культуры РТ. Сил приложили немало – только шпаклевать пришлось дважды, а сколько красить, белить, мудрить с кирпичной кладкой. Естественно, скудный бюджет Кутлушкинского совета местного самоуправления не имел и сотой доли нужных финансовых средств, поэтому основную спонсорскую помощь новому музею оказали предприятия Чистополя: АСО, судоремонтный, часовой заводы и другие. Всего 35 организаций помогали восстанавливать музей Г. Исхаки: кто забор соорудил, кто фонари поставил, кто дорожки выложил асфальтом, кто беседку выстроил, кто сарай сложил, кто сено завез. Одним словом, “с миру по нитке – вышло одеяло”.

В Кутлушикно на торжественное открытие музея, которое состоялось 30 июля 1999 года, приехало тысячи гостей, прибыл даже президент Татарстана М.Ш. Шаймиев с подарком – большим красочным портретом Гаяза Исхаки.

В деревне то было Кутлушкино (то бишь в Яуширме)

С ообым тщанием реконструирована обстановка в доме купца Сайфутдина. На первом этаже в те далекие от нас годы дома, как и было положено в то время, купец держал лавку, на втором этаже были жилые комнаты.

С некоторым волнением мы открыли тяжелую кованую дверь (говорят, она сохранилась практически в первозданном виде) и испуганно попятились назад: за прилавком старинной лавки стоял молодой парень в татарской национальной одежде. Оказалось, не настоящий, а всего лишь кукла, но сделанная мастерски, и похожа на старшего сына купца Сайфутдина Хайрахмана. Именно он был здесь продавцем в далеком 1910 году, когда отец выстроил этот дом, чтобы зажить в нем со своей новой молодой женой Фаридой (прежняя умерла).

Чтобы такое в лавке купить? Может свечей стеариновых или ланолино-глицеринового мыла от купцов Крестовниковых, или восточной халвы в железной коробке, или уж сразу самовар, старинный утюг на углях? Товары в лавке не камуфляжные, настоящие, начала ХХ века. Их доставили сюда из музеев Казани, Чистополя, собрали у жителей окрестных сел.

Быть гидом по музею довелось в тот день директору Наилю Вагизовичу Агзамову, а настоящий гид, научный сотрудник музея и учительница татарского языка местной школы Лилия Марселевна Фасхетдинова была в отъезде.

Итак, вот семья Гаяза Исхаки изображена на большой, во всю стену картине, на фоне родного села: строгая, усталая Комария – мать, затем сам Гаяз – Мухамметгаяз – старший сын, похожая на мать серьезная сестра Гайнельмарзия, брат Ахметхан, еще одна сестра Фарида, наконец, младшая – Халима. Никто не знает, как выглядел отец семейства Гилязатдин. Он был муллой, и по законам ислама не имел права ни на какое изображение. По-разному сложились судьбы этих людей. Гайнельмарзия после того, как старший брат бежал из России заграницу и был объявлен врагом народа, 14 месяцев отсидела в Чистопольской тюрьме. Потом она уехала в Ташкент, забрав с собой мать. До сих пор жива дочь Гайнельмарзии Сююмбике, которая живет в Ташкенте. Кстати, именно Сююмбике-апа передала в дар музею очень красивое старинное платье своей матери, посуду, которой та пользовалась.

Фарида-бану после смерти первого мужа Сайфутдина вышла замуж за революционера-большевика Гаяза Садыкова. Она похоронена в Чистополе, в Чистополе до сих пор живет ее дочь Галия Сайфутдиновна. Самой печальной оказалась судьба Ахметхана. Он получил образование педагога, но преследуемый большевиками за брата, не выдержал психологических пыток и покончил с собой. Уехала в Ташкент и младшая из сестер Халима, там же она и похоронена.

Татарский эсер, польский разведчик, турецкий подданный...

Отец Гаяза Исхаки родом из Черемшанского района, приехал в Яуширму работать муллой в 1873 году. В том же году женился (Комария родам из Муслюмкино). Мухамметгаяз Исхаки родился 22 февраля 1878 года. Отец хотел сделать сына муллой. Три года Гаяз учился в медресе в Чистополе. Еще четыре года Исхаки проучился в Казани в медресе, затем сам там учительствовал. Идти по стопам отца Гаяз не хотел. По собственной инициативе он поступает в Татарскую школу учителей (в пединститут), который закончил в 1902 году. Кстати, там Исхаки познакомился и подружился с известным революционером Хусаином Ямашевым. Правда, затем друзья разошлись по идейным соображениям, ведь Ямашев, как известно, был большевиком, а Исхаки – эсером.

После учебы Исхаки уехал в Оренбург преподавать, но отец усиленно бомбардировал сына посланиями, в которых просил вернуться в родное село и заменить его, ибо здоровье стало плохим и ему трудно выполнять обязанности муллы.

Исхаки этого очень не хотелось, в ту пору он уже с головой окунулся в политику, его со всей серьезностью прочили в депутаты Государственной Думы от партии эсеров. И у него из всех претендентов были самые лучшие шансы. Но сыновний долг оказался все-таки сильнее политических пристрастий. Исхаки вернулся в Яуширму и стал муллой. К тому времени успел жениться, в 1905 году родилась дочь Сагадат. Но религиозная деятельность была так ненавистна Исхаки, что он вместо мирных религиозных проповедей открыто повел революционную пропаганду. За что, к нескрываемой радости представителей царской власти, в 1906 году был привлечен к уголовной ответственности и посажен в Чистопольскую тюрьму. С таким “клеймом” Исхаки уже не мог быть избран в Госдуму.

В камере, где он сидел с другом Рашидом Нигмати, Гаяз Исхаки сочиняет свой знаменитый “Зиндан”. Тюремное заключение только закалило и ни на йоту не убавило страстного революционного пыла Исхаки. В 1907 году его вновь арестовывают и отправляют в ссылку в Архангельскую область. Благополучно вернувшись оттуда, вновь взялся рьяно защищать и отстаивать везде, где только можно права тюрков, утверждая, что мусульманский вопрос в России все больше начинает принимать международный характер, а потому не обойтись без создания суверенного мусульманского государства Идель – Урал, Татарстан...

Увы, не только царская власть, но и большевистская, не приняла Исхаки. В гражданскую он принимал активное участие в создании антибольшевистких фронта, консолидации национальных сил. Большевисткая власть ему этого не могла простить. Поехал в 1919 году на Версальскую конференцию и обратно в Россию больше никогда не вернулся...

Где только не пришлось побывать Гаязу Исхаки: и в Китае, и в Японии, и в Финляндии, и во Франции, и в Германии, и в Польше. В 1922 году к нему приехала дочь Сагадат, которую он очень любил (с женой Исхаки давно развелся и больше никогда ни на ком не женился). Дочь не покидала отца до самой его смерти. В 40-е годы она вышла замуж за узбекского ученого, Исхаки вместе с молодыми уехал в Турцию.

...Бережно хранится память о нем на родной земле. Непредсказуемы изгибы исторического времени, которое возвращает нам, то что было незаслуженно изъято из жизни, насильно вычеркнуто, забыто. Такое ощущение, когда смотришь на портрет Гаяза Исхаки, вглядываешься в его прищуренные холодные и умные глаза, что он об скучал по родине. И ждал. Знал и ждал, что еще вернется на родную землю

ТРЕГУБОВСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ

Ниже редакция помещает отрывки из воспоминаний Александра Трегубова, коренного чистопольца. Трегубов родился в 1900 году, прожил насыщенную событиями жизнь. Работать начал с 13 лет на механическом заводе Якимова, учавствовал в гражданской войне, во взятии Перекопа, в войне с Польшей, работал на пристани, заводе “Красный двигатель” (ныне АСО), МТС. В 1936-м годах его арестовывают - поводом для этого послужило то, что он попал в плен во время войны с Польшей в 1920 г. (в ходе разгрома Красной армии тогда в плену оказалось много красноармейцев). Но Трегубову повезло – вскоре его отпускают, но еще долгое время он находится под надзором. Об этом он поведал на страницах поздних воспоминаний (первой половины 1990-х годов).

В музее уездного города хранятся восемь тетрадей “Из воспоминаний Трегубова”, которые были записаны сотрудниками музея. Эти рукописи содержат много ярких зарисовок рабочего и купеческого быта, сильный отпечаток на тональность наложило рабочее происхождение Трегубова. При обработке мемуаров в целом сохранена авторская стилистика, но изменена пунктуация и орфография. События, описываемые Трегубовым, относятся к первым двум десятилетиям 20 века.

В городе жили большинство мещане, которые занимались кустарным ремеслом, работали у себя в дому, где они жили, ели и спали, и делали все домашние работы. Спали они на печи и полатях, обедали подчас на верстаке. Дома были на два, изредка – три окна, а то и одно окно… Небольшие дощатые сени, вот и все строение. Если кустарь сапожник, то в избе пахло кожей и махоркой, которую курил хозяин не выходя на волю. Если были дети, то обычно они сидели днем на полатях, а на печи спали старики – это их был участок.

Вечером собирались соседи посумерничать. Огонь не зажигали, экономя керосин. Ребята свои и соседские забирались на полати. Свесив головы слушали, как взрослые говорили разные небылицы, передаваемые от дедов про домовых, лешиев, русалок, чертей и другой нечести, про ковры-самолеты, скатерть-самобранку и колдунов… Грамотных было мало, да и тех грамотными не назовешь. Оканчивали один год начальной школы, с трудом пополам расписывались и по слогам читали…

Кузнецы имели свои кузницы, которые тянулись по берегу р. Берняжки в два ряда. Большинство из них были старые, дырявые, покосившиеся, хозяин зимой согревался только у горна. У каждой кузницы был станок для ковки лошадей и станок для ковки тележных колес. Кузницы обслуживали окрестных крестьян, которые приезжали в субботний день на базар для продажи своих продуктов. Оковывали им телеги, ковали лошадей, готовили плуги, бороны и другой сельскохозяйственный и домашний инвентарь. В остальные дни недели кузнецы ковали всякий инструмент и изделия, которые продавали в магазине торговцам, и у них же покупали железо. Кузнецы работали в поте лица по 14-16 часов день, но еле кормились… В городе было до 50 кустарных кузниц, были и с наемными рабочим. В верхнем кузнечном ряду была кузница Лушнова, которая вырабатывала плуга (здесь были наемные рабочие до десяти человек), кузница и небольшой механический завод Сумина.

Был механический завод Якимова за мостом при выезде в город (в районе мебельной фабрики на р. Ржавец)… Хозяин был сам мастеровой, у него было до десяти рабочих, станки вращались лошадью через конный привод. И вот этот хозяин сделал буксирный пароход, корпус парохода, машину паровую 25 л/с… Пароход был сделан по собственным его чертежам. Делали его долго 10 лет. Ковали вручную, грели на древесном угле, дули мехами, также чугун плавили мехами. Целиком машину, корпус парохода, паровой котел установили на колеса… и пароход тащили полем за монастырем спустили на воду в затон. Под крутую гору тащили его арестанты из тюрьмы. С начальником тюрьмы Якимов договорился, и хорошо его угостил, на что ему охрана по утрам приводила заключенных, которым он от себя платил по 5 копеек на табак, а питались они в тюрьме. Вот так был построен буксирный пароход, и название ему дали “Конструктор”. Это произошло в 1912 году.Машинистом на нем был сын хозяина Иван, а капитаном – другой сын Павел. Судно их не национализировали до 1929 года, в виду того, что сами его построили. После 29 года он еще 10 лет плавал. Якимов ремонтировал пароход Чукашева “Георгий Победоносец”.

В городе был кожевенный завод Макара Яковлевича Вачугова. Росту он был выше среднего, толст как бочка, пудов на девять-десять весу. Ездил в тарантасе, который под ним прогибался, сидение он занимал полностью. У него было три сына – старший Григорий и младший Леонтий, которые были при заводе, а средний Иван носил очки, был в чине офицера, он больше был в конторе. Был у них магазин, в котором они продавали кожаную обувь и разные кожевенные товары. Кустари сапожники и заготовщики обуви работали у себя дома, готовую обувь сдавали Вачугову, от него получали кожье. Сапожники помощнее держали учеников, платили им по 3 рубля в месяц на своих харчах или совсем не платили жалованье, если их сами кормили. Ученики работали по 14 часов, мастер – 12 часов без вечеровок (выходных). Завод Вачугова был построен у речки Берняжки, а речка была перегорожена, и в пруду мыли кожье. Из завода спускали воду от выделки кож и корья. От этого зловоние распространялось по всей низмине, где жила беднота, и их детвора возилась в этой жиже…

Детям негде и нечем было поиграть. Мячи и куклы им шили из тряпок, самодельные коньки и санки, на которых катались с горы зимой. Обувь была со взрослого, в отцовской шапке, а то и в ступнях, плетенных из лыка. Дети не знали, что такое елка, только слышали, что у хозяев елка. Приходили матери домой и рассказывали, что стирали и полоскали белье у хозяев с утра и до поздна, убирали комнаты и они уплатили им по 20 копеек в день за адскую работу, кухарка тихонько сунула кусок пирога. Вот так и работали, не разгибая спины, и чтобы белье чистое было, а то в другой раз не позовут – безработных в городе было достаточно. Домохозяйки ждали весны, чтобы поработать на погрузке барж. Таскали зерно мешками из амбаров и высыпали в баржу. Амбары стояли в два ряда по берегу затона до монастыря. Амбары были бревенчатые, с осени в них ссыпали зерно, а весной отправляли. В некоторых амбарах хранилась соль.

По городу ходили с тележками торговцы грушей и квасом, которые меняли мослы, тряпки на свой товар, детишки собирали и тащили, за что получали две три груши, а то кружку квасу…

Народу надо было чем-то кормиться. Ходили по улицам, кричали: “Углей кому?” Продавали угли, которые выжигали в лесу. Продавали мелкий товар по домам – нитки, булавки, лапти – всего товару на один рубль, но и с этого кормились. Ходили нищие по домам, просили кусочек хлеба. Собирали на построение храма, который строили на Казанском тракте (ул. Энгельса). На его постройке работали больше женщины, делали кирпич, выжигали его на месте, носили наверх, втаскивали наверх колокола и поднимали тяжести, выполняли везде непосильный труд. В рабочей семье домашние работы и воспитание детей ложились на женщину, а если муж пьяница и изверг – жизни ей не было, уйти она от него не могла, так как по закону венчана. Одежонку, рубашку, штанишки детям, рубашку мужу шила иголкой вручную, мужа подстригала сама подкружала. Лечила сама, было три лекарства – подорожник, деревянное масло, скипидар и еще от кашля жаркая баня. Летом дети бегали босые отчего к осени на ногах были ципки, ноги потрескаются, опять мать лечит, моет горячей водой и мажет растительным маслом. Кино почти никто среди нашего брата не знал, и взрослые, и дети в городской сад не ходили, была плата 5 копеек. В саду играл духовой оркестр из стражников. При входе было написано: “В саду цветы не рвать, по аллеям не ходить, на велосипедах не ездить и вход нижним чинам запрещен”. Сад назывался Скарятина (в честь казанского генерал-губернатора - ред.).

Как начнутся холода, Кама покроется льдом, бедный люд в лаптишках, веревкой подпоясан с санками, гужом шел за Каму за топливом. Рубили тальник, и на санках везли обратно, поднимая по льду разлившейся и замершей Берняжки. Чаще ходили подростки, а матери встречали и пособляли везти.

Дети и подростки все лето проводили на Каме и в лесу, который доходил до новой дороги (нынешняя дорога в речной порт). Лес был густой, липовый. Были грузди и орехи в нем, много было змей, цветов, птиц, а в дуплах водились дикие пчелы, а также были пчельники. Лесник жил с краю леса.

С краю леса от Камы было стойло с кобылами, которых пригоняли башкиры из степей. Здесь они их доили и делали кумыс, который потом продавали горожанам. Кумыс тогда считался первейшим средством от чахотки (туберкулеза по-нынешнему), которая была нередкой и опасной болезнью – лечить ее не могли.

Постепенно лес стал редеть. Приезжали табора цыган на лошадях и жили в лесу. С весны до осени стояли в лесу около пристани цыганские таборы (таборы останавливались около города и в советские времена, промышляли тем же – попрошайничеством гаданием, мелким воровством, мужчины были отменнми кузнецами, ковали лошадей, чинили домашюю утварь. Был случай, когда за понажевщину несколько цаган посадили в местную кутузку, тогда весь табор снялся с места и переселился с кибитками, палатками и лошадями в двор городского отделения милиции. Местные блюстители порядка терпели такое зрелище недолго – были вынуждены поножовщиков отпустить. Когда тяжело заболела девочка-цыганка и ее поместили в больницу, весь табор поселился во дворе больницы. Это было в 1950-х гг – Л.А.).

Напротив кожевенного завода стоял трактир и бакалейная лавка купца Лушнова, а рядом пивной зал и бакалейная лавка купца Пузанкова, в получку рабочие заходили в трактир, чтобы с устатку выпить. Порой напивались допьяна, если жена не найдет мужа, то заработок перейдет в карман трактирщика, и семья бедствует до следующей получки. Жены не раз жаловались, чтобы убрали трактир от завода, но он крепко стоял на месте и продолжал спаивать рабочих. По вечерам были слышны песни и ругань хозяина, который выталкивал пропившегося посетителя. В городе существовало общество трезвости, но ничего не могло сделать против пьянства, потому что вином торговало государство (да и существовало оно с акцизных сборов, возглавлял его уездный предводитель Чистопольского и Мамамдышского дворянства Якубович). На винном заводе был двухглавый орел – герб русского государства и также сидельцы винных лавок торговали вином. Сидели за железной сеткой и под орлом (на вывеске в казанную лавку был нарисован орел). Водка стоила 50 копеек (это дневной заработок поденщицы – Л.А.) и распивать около лавки ее запрещали.

Рабочий люд никто не защищал, пока был молод и силен, мог работать – жил, а как заболел или состарился, он никому не нужен.. Если у него не было своего угла, он ютился под лодкой на берегу или в чанах, в которых была летом вода на случай пожара. Такие чаны стояли на Базарной площади, когда еще не было городского водопровода, и вот с осени такие бродяги вычерпывали воду из чана, натаскивали туда солому, сверху была крышка и вот они жили в них до весны, а на ночь закрывались крышкой. Утром в мороз вылезали и убегали греться в столовую. А потом построили ночлежный дом, для бездомных на Широкой улице.

Купцы в масленицу катались на тройках по Широкой улице, при постройке ночлежного дома, катание производилось по Дворянской улице от Широкой до Спасской церкви. Купеческие дочки, катаясь, кидали на стороны леденцы и пряники бедным ребятам, которые искали в снегу, роясь озябшими ручонками, а им весело было, на них глядя.

Тюрьма стояла на том же месте, но при тюрьме была церковь, а рядом стояла высокая колокольня. Опасных арестантов заковывали в кандалы, ноги и руки. При тюрьме своей кузнецы не было, их водили в частную кузницу Серебрякова, у самого моста, где и заковывали. У тюрьмы было воинское присутствие во главе с воинским начальником, и учебной командой, которая и водила заключенных… Пешком по Казанскому тракту шли кандальники, гремели цепями. Под окрики конвоиров, замахивались прикладом на подходивших жителей, дающих заключенным пирожки или горячую лепешку. На кандальных были серые халаты, серая шапочка, руки сунуты в рукава, а некоторых везли на лошадях, некоторые провожали своих родственников в Сибирь (тюрьма была пересыльная, этап проходил за этапом и долго осужденные в тюрьме не задерживались). В Сибирь заключенных гнали зимой пешими, а летом – на барже.

В городе был исправник, жил он, где сейчас нарсуд. Он один весь его занимал, у двора стояла будка, в ней дежурил городовой. По городу, когда он проходился частенько пешком, провожали его в полицейское управление от поста к посту городовые, которые шли за ним чуть поодаль, Исправник был тучный мужчина пудов на восемь. Все на нем блестело от пуговиц до погон. Встречные прохожие его сторонились, не ровен час обидится, потом докажи, что не виновен. Полицейские подбирались басовитые, с большими торчащими усами, наводящими страх и на молодых и на старых. А пропустить стаканчик водки за счет обывателя они никогда не против…

В 1905 году житель города Остолоповский с пистолетом пытался ограбить магазин Лукашевича, но был схвачен, говорили, что деньги нужны были для революционеров. В том же году начали строить Казанский собор на тракте. Помню еще, как возвращался с усмирений крестьянских волнений в уезде пехотный полк, который прошел через город.

Происходили бунты в имениях Чистопольского уезда, порки крестьян, зачинщиков пригнали в Чистопольскую тюрьму. Одеты арестанты были в в серый халат, серые брюки и шапочку. Горели хлебные амбары купца Шашина, через некоторое время – дом купца-хлеботорговца Макарова. Потом в один из вечеров – паровая мельница Курятникова. Потом в один из вечеров загорелось две баржи купца Чукашева, загорелась маслобойка Жиганова, мельница Лукоянова. В одну осеннююю ночь кто-то провернул отверстие в барже и она затонула около Крутой горы. Сгорели яичные склады Алексеева, дом купца Суворовского, хлебопекарня Рябинина. Полиция виновников искала, но не нашла. Выбили окна у полусотника Уткина. Полиция окончательно встревожилась. Чтобы как-то задобрить рабочих купечество стало выдавать паек по полпуда на едока, но пожары не прекращались. В одну ночь на Казанском тракте в домах двадцати выбили стекла. Полиция выставила в каждом квартале по по полицейскому.

Был один провокатор Стекольницкий... Кукольника (мастер по изготовлению кукол – Л.А.), портных и цирюльника в одну ночь арестовали.

...В городе тогда поставили две пожарных вышки. Одну – в затоне, другую – в Новоселках.

...В городе в разноску продавались почтовые карточки с портретами царя и царицы и другие такие же с собачками. продавец кричал: “А вот кому царь с царицей – пятачок”. С насмешкой над царем. Городовые прислушивались, водили разносчиков в полицию.

На пристани день и ночь шла суета, приходили и уходили пароходы, сходили пассажиры богатые и бедные. Извозчики дежурили ночью, дожидаясь пассажира. Чуть свет собирались грузчики, таскали на своих седелках мешки и другие груза, а то тянули волоком с помощью “дубинушки” непосильные тяжести. Грузчики носили синие широкие шаровары до колен, а на плечах мешок с прорезанными отверстиями для рук, на ногах были лапти. С закрытием навигации они оставались без работы и до весны перебивались случайными заработками.

...Было семь пристаней, принадлежащих пароходчикам Булычеву, Якимову, пароходствам “Русь”, “Кавказ и Меркурий”, обществу купцов и другие. Пароходы Булычева были одноэтажные и делали рейс по реке Вятке. Имели различие – по трубе был выкрашен красный пояс. Название их “Норд” и “Вест”. Они в царское время возили плавучую тюрьму с окнами и решетками. Из чистопольской тюрьмы увозили катржников на высылку в Вятскую губернию.

На пристани было четыре ресторана – Александрова, Козлова. На пристани был свой базар. Здесь торговки продавали проезжающим снедь. Художники рисовали лубочные картинки, которые сбывали здесь же. Для приезжих купцов были номера, где играл орган, шла пляска, резались в карты, порой на крупные суммы.

Купцы большей частью жили на Базарной и Большой улицах. На них летом, и зимой работали люди, домашние работники – дворник, кучер, кухарка, горничная, прачка. С крупными капиталами было примерно сто пятьдесят купцов. Когда был похоронен Челышев, на его помин каждому, кто входил во двор, давали пятьдесят копеек и выпускали в другие ворота, образовалась огромная очередь. А тем, кто работал в его фирме, выдали деньги на покупку домов. В городе было до пятидесяти ветряных мельниц, полностью деревянных от вала до махов. При работе далеко был слышен их скрип. Мельницы работали только, когда был ветер.

...Днями сидели в маленькой лавчонке торговец или торговка. Бойко зазывали покупателей, а он (покупатель – Л.А.) был небогат. Пробовали товар на вкус, ходили от лавки к лавке. Оставляли торговку, недовольно ворчавшую на ушедшего и некупившего ничегопокупателя. Наконец, он купит 1/8 или 1/4 фунту изюму или куряги полакомиться с семьей к чаю. Сколько было босяков, нищих, карманников, кликуш, цыган, гадалок...!

В городе был кинотеатр “ХХ век” купца Безчастнова, ему же принадлежал находившийся поблизости городской клуб (недалеко от Никольского собора – Л.А.). В нем ставили спектакли. Был небольшой зал, фойе и зал с буфетом. В зале гуляли купцы, до утра они кутили, играли в карты, и вино лилось рекой. Кучера с лошадьми мерзли у клуба, дожидаясь хозяина, который выходил, рыгая перегаром, одетый в енотовую шубу и бобровую шапку. А кучер? Хозяину до него дела не было, он ему платил пять рублей в месяц и харчи хозяйские.

Были пивные, чайные столовые, калачный ряд, трактиры с бильярдом. Зимой устраивались кулачные бои, в бабки играли и взрослые, и дети. В праздники ходили в церковь, а кто не ходил, про того справлялись, кто такой. В Пасху звон был во всех церквях. Их было семь по всему городу.

...В летнюю пору каждый год в город приезжал цирк, который на площади сбивался из нестроганных досок. Билет в него стоил пять копеек. Выступали фокусники, жонглеры. Карусель стоила две копейки. Духовой оркестр был из стражников, которые по договоренности играли за плату. Здесь же продавались семечки, орехи, конфеты. Стоял цирк до самого снега.

За городом, там, где сейчас часовой завод, был ипподром, где устраивались бега. Диаметр ипподрома был верста, под плотным забором. Купцы бились об заклад, ставили ставку, чья лошадь придет первой. Для победителей были призы. Здесь собиралась цвет и знать города. Барыни в шикарных платьях, в пышных шляпах под руку с офицерами. Простому народу сюда ходу не было.

В монастырь к игумене приезжала с дарами богатая знать городская, в великий пост, в Пасху и другие праздники, проводили трапезу. Монашки были труженицы, они за скотом ходили, луга косили, хлеб убирали, делали всю черную работу. ...Монашки имели свое хозяйство в Шумбуте. Все первозили на лошадях. (несмотря на то, что был Трегубов был членом партии и атеистом, он неоднократно в своих воспоминаниях очень уважительно отзывается о монашках, особо подчеркивая их трудолюбие – Л.А.)

В 1907 году стали строить 3-х классные приходские церковные бревенчатые школы. В городе было построено 4 школы (по одной в Новоселках и Казанском тракте, две – на совр. ул.Галактионова). В этом же году, примерно стал строить свой завод Правоторов, у которого жена была дочь купца Логутова, так что капитал на постройку был. У отца Правоторова был магазин писцебумажных товаров, сейчас здесь промкомбинат. Отец Правоторова не владел ногами и его возили на коляске рабочие завода, получку рабочие получали в его магазине. С первых дней на заводе делали зеркала с фигурчатыми рамками. Завод стал самым крупным предприятием города.

Против винного завода были казармы конных стражников. По субботам вечером они выезжали верхами рубить лозы и скакать через поставленные метлы. Особо запомнился казак с серьгой, который гарцевал на лошади подбоченясь и пел задорную казацкую песню. Были и пешие стражники, они носили кривые длинные шашки и револьверы на шейном шнуре. Пешие стражники развешивали на праздники флаги. У стражников был свой духовой оркестр.

Недалеко от винного склада находились кулеткацкие казармы. Здесь ткали и шили кули из мочала под гречу и овес, вили из мочал веревки и плели лапти, делали также рогожи для обивки сеней, кибиток, дверей и др. Липу мочили в озере и драли с нее мочало. Несколько сот рабочих из черемис (мари) и русских было занято. В революцию рабочие разошлись. В 1919 году здание стояло сиротой.

Первым же домом, когда въезжаешь в город по Казанскому тракту, был шикарный дом Толстого, он жил вместе с дочерью и располагался напротив винного склада. Второй дом Грязькина. У него на дому располагался завод минеральных вод. Выпускались шипучие воды, баварский квас, впоследствии дело перешло к Лушнову.

Лесозавод располагался на опушке леса, а неподалеку поселился и стал варить пиво немец по фамилии Дик. В годы революции в его собственном доме расположился отряд моряков. В революцию завод разобрали по кирпичу.

За нефтебазой были корпуса ткацкой фабрики. Она сгорела в конце XIX века, и стояли кирпичные корпуса без крыши и дверей, здесь были большие склады, машинное отделение, большая дымовая труба. Охраняли ее до 1929 года потом разобрали. Выше в лесу стояли холерные бараки. Году в 1897 году была эпидемия этой болезни. Особенно много снимали больных с пароходов. Здесь же выше было кладбище, где умерших и хоронили. Бараки стояли до 1922 года. Единичные вспышки болезни были и позднее.

В городе было много магазинов с разными товарами больших и малых: рыбные лавки, мясные, одежные, калачные ряды, толкучки со старыми вещами, хлебные и т.д. всего торговых точек не менее двухсот. Вокруг города на окраинах жили крестьяне, имели полоски земли, которые засеивали и работали на подсобных работах – на своих лошадях перевозили с мельниц муку.

В 1910 году стало наблюдаться оживление в строительстве. Земством был построен мост через р.Ржавец по Бугульминскому тракту. Городская управа стала строить водопровод, Шашин – мельницу и крупозавод, Лукояновы и Листратовы – паровую мельницу, рядом с винным складом расположился спиртоочистительный завод генерала А.А. Левашова. Появилось много новых рабочих мест, а кузнецы были относительно квалифицированными рабочими. Вот с этих пор кустари стали забрасывать свои мастерские и шли работать к купцам, старики шли караульщиками. В производство хозяева брали больше молодежь. На мельницах, и особенно на заводах, работали в две смены по 12 часов.

В городе выпускалась газета под названием “Копейка”. Она и стоила одну копейку. Царская монета печаталась на левом углу газеты. Ее читали больше богачи. Ее называли “сплетница”, но она не была сплетницей. Корреспондентом, и пожалуй, редактором газеты был Колущинский.

Германия особенно много вывозила из города зерна, кожья, древесину. Сюда же завозили железо-скобянные изделия. В то же время ее агенты жили в городе. Как говорили они были больше шпионами, так как Германия готовилась к войне с Россией.

C 1913 года я работал на паровых мельницах у Лукоянова и Шашина и был знаком с татарской молодежью и часто бывал в их домах. Хорошо помню Шакира Валеева, он был брандмейстером (начальником пожарной команды – Л.А.), популярностью пользовалась среди горожан хлебопекрання Акбердина.

В 1913 году выступали на ипподроме артисты. Для них взлетал самолет. (Это было популярные в те годы выступления воздушных эквилибристов на самолетах. Труппы артистов гастролировали по всей России – Л.А.). Гимназистки продавали значки “Воздушный флот – сила России”.

С началом войны в 1914 году ряд предприятий перешел на военный заказ. Завод Вачугова стал шить сапоги, Правоторов лить и точить колесные втулки для двуколок, которые перевозили орудия. Мельница Шашина работала по военным подрядам. ...В лесах изготавливали лыжи, приклады для винтовок, которые отправлялись в Ижевский завод. В армию забрали немало рабочих с производств. Сыновья торговцев, чтобы избежать призыва уезжали на Ижевский и Воткинский заводы, где вставали на военный учет и получали бронь, работали при этом на заводах за них другие – деньги делали все. Одно время много призвали крестьян и долго задерживали с лошадями. Они взбунтовались и на совр. ул. Бебеля устроили настоящее побоище, с камнями пошли на полицию, но верховые их разогнали, некоторых потом отправили в маршевую роту (штрафбат) на фронт.

Цены росли, а зарплата не прибавлялась, жить стало тяжело, конца войны не было видно. На мельнице Шашина рабочие в ночную смену пекли пресные лепешки и ели с кипятком. Сахару не было в помине, по карточкам давали ландрин липучий, сахарозаменитель, но сласти в нем было мало. Табак, соль, спички – по карточкам. Этим пользовались спекулянты, деньги дешевели. Действовал сухой закон.

...Паек в годы первой мировой – полпуда хлеба, фунт соли, коробок спичек в месяц.

В доме Челышева открылся военно-промышленный комитет, набрали рабочих, дали им отсрочку и стали делать ручные гранаты. В городе открыли школу прапорщиков.

Народ роптал. После революции смелее стали разговаривать с хозяевами, вступали в спор. Те стали понемногу уступать, ругали царя, мол сейчас будет лучше, прошла революция, но легче не стало. ...Шли раненные солдаты с фронта на клюшках, изувеченные, пораженные газом. От раненных и отпускных мы узнали о большевиках.

Генерал-губернатор Сандецкий вызвал из Чистополя помощь юнкеров. В Казани солдаты узнал, что едут юнкера и перед островом поставили пушку. Юнкера, дойдя до пристани Ключищи повернули обратно в Чистополь, где и ушли в свои в свои казармы... Солдаты (из школы прапорщиков) разъехались по домам в Чистопольском уезде...

...Анархисты попали в патрули. Пьянствовали, брали взятки, по городу разъезжали верхом. судили их в Казани – братьев Пирогоых, Галкиных.

Выпущенные на волю из тюрем стали грабить население, по ночам раздевать прохожих. Рабочие были вооружены, приходилось ходить по квартирам богатых отнимать излишки.

...До 1918 года на винном складе еще хранился в баках спирт. Любители выпить узнали и каждый день осаждали ворота. В ону ночь машинист Мартынов провел шланги до утра весь выпустили. Уторм узнав, что вино выпущено алгоголики бросились в лес. Пьяницы хватали листья, пропитанные спиртом, в лесу пахло спиртом, они метались с места на место. Из пивного склада днем провели шланг на улицу, поставили охрану и спустили пиво, оно текло просто по мостовой, сметая за собой весь конский помет. По дороге лежали люди, которые любили выпить. Некоторые жители варили брагу, появились пьяные. Одна гражданка Бутерина была предупреждена, чтобы она не варила брагу. В одну темную ночь за ней пришли из ЧК, увели ее и расстеляли.

В городе появился бандитизм, банда Ерошкина. Долго ее разыскивали, прятался он по лесам и по пчельникам. Наконей-то начальник уголовного розыска Михайлович пристрелил его в одном селе.

В Чистополе была единственная машина “Шевроле”. Из-за плохих дорог через два года она вышла из строя.

...Расстрелы шли на кладбище (белочехи расстреливалии в августе и сентябре 1918 г.- ред.). Буржуазия бежала на пароход, но посадки уже не было, осталось лишь три парохода, на которые старались посадить тех людей, которые были нужны. (перед приходом красных в октябре 1918 г.)

В апреле 1919 году город спешно эвакуировался, вывозили ценное оборудование и грузили на пароходы, землечерпальные машины разбивали лед в затоне и уводили пароходы.

Когда белые зашли в город уже ходили пароходы. Отсташий пароход с красногвардейцами причалил к берегу Шумбута, где стояло трехдюймовое орудие, которое стреляло по белым. Снаряды рвались по набережным затона. В затоне землечерпалка разбила лед и красные вывели баржу с хлебом..

...Поскакали кавалеристы. На пересечении Урицкого убило трех (когда выбивали колчаковцев из города).

...За Крутой горой поднялся аэростат с наблюдателем. Полк красногвардейцев входил в город. Белые через город не пошли, боясь засады.

(В марте 1922 года Трегубов возвращается из армии. В Казань он добирался железной дорогой).

..Станции были переполнены толпами голодающих, которые ждали отправки в хлебные районы, беспризорники сновали между пассажирами ловко и незаметно крали хлеб и вещи...

(В Чистополь он добирался пешком вместе с приятелем из Каргалей. Часто им встречаются по Оренбуржскому тракту окоченелые трупы).

...У моста у д. Сахаровка, опираясь на перила, сидели двое молодых людей, прижавшись друг к другу. Жизнь их оставляла, на наши слова она не отвечали. Мы попробовали их растолкать, но бесполезно.

(Дома Трегубова встретила мать)

...Она стала ставить самовар, поминутно подходила ко мне, гладила по голове и говорила со слезами о хлебе и голоде. ...Я долго еще слушал кто жив, кто помер, кто уехал кормиться. Отец мой помер, племянник помер, сестра оставив на попечении матери своих детей уехала за хлебом.

...На Большой улице лежал труп мущины плотно прижавшись к забору. На углу ул. Пикановка дрались два подростка, отнимая друг у друга костлявую кошку, от бессилия падая на замерзжую землю.

Приют детский был в доме учителя, но и там смертность была немалая. Родители бросали детей, умирали, дети в дому оставались одни. От города хлеб получали только похоронные команды. ...В зиму голодную поели всех собак и кошек, не видно было, не слышно мычанья коров, город словно вымер. Прохожие еле двигались

...В городе была разруха

...В 1922 году в городе грабители. Все запирались на ключ. В мае пришли пароходы, привезли рис, кукурузу и кое-какую одежонку. Получали паек прямо с парохода, ели, но наевшись тут же умирали. Жизнь медленно стала улучшаться. На базаре появилось хлеба много. Торговка каждая хвалила свою муку. Здесь была мука из лебеды, из мослов,коры, березовых шишок.

...В 1924 году налетели тучи саранчи. Народ из города был мобилизован с вилами и метлами, сметать саранчу с полей.

Лихолетье революций и гражданской войны

У многих народов есть в их истории события, которые вызывают в обществе полярные мнения. Даже с прошествием столетий. Мощные социальные катаклизмы, которые раскалывают общество, подобны стрессу у человека – последствия их аукаются долго, потому они и памятны. Российские события 1917 – 1920 годов, результатом которых стало появление на мировой карте государства с кардинально новым, невиданным доселе политическим устройством – СССР, повернули мировой исторический процесс в совершенно иное русло.

Исторический эксперимент прошелся по живому телу России. Кровь в 20 столетии лилась рекой, и никогда жизнь не ценилась так дешево. Поэтому приведшие к этому революции 1917 года и братоубийственная гражданка, болью будут откликаться в российском обществе еще долгие годы. Что же происходило в эти годы в Чистополе?

Об отречении Николая II от престола чистопольцы узнали из казанских и центральных газет. Как и повсюду в России, это вызвало большое брожение – ведь менялась не только власть, а тысячелетний политический уклад. Многим было невдомек – что же это такое – Россия без царя-государя. История творилась на глазах.

Из воспоминаний: “Граждане ходили толпами, говорили вслух про революцию, полиция чувствовала себя растерянной и как будто ждала приговора народа”.

Политическим барометром в Чистополе была школа прапорщиков. В ней было 400 юнкеров, 34 офицера, 138 солдат. Заместитель начальника этой школы Дыбов назначается начальником уездной милиции (учрежденной вместо полиции) и ему фактически переходит власть в уезде. Первое время городским головой остается Былинкин. В начале марте в городской управе разрабатывается проект комитета общественной безопасности. Этот орган и стал главным учреждением до ноября 1917 года. Работой его руководил президиум из 17 человек. Основная работа велась в секциях (по продовольствию, народному хозяйству и т.д.).

3 – 4 марта в здании женской гимназии состоялось народное собрание. Оно носило торжественный характер. На нем присутствовало 2 тысячи человек – сколько могло вместить здание: битком были забиты залы, коридоры, лестничные марши. На лацканах пиджаков у многих (особенно из числа интеллигенции) пестрели красные ленточки и бантики. Среди выступающих были представители партий трудовиков, кадетов и эсеров. Общим рефреном звучала мысль: “Борьба до победного конца, сначала выиграть войну, а потом решать внутренние проблемы”.

Через несколько дней военным врачом школы прапорщиков Лерманом (он был меньшевиком) был организован Совет рабочих и солдатских депутатов. Этот орган должен был стать конкурирующим официальным – контролировать и всячески вмешиваться в работу городских органов. В Совет вошло 11 человек, из них только 3 рабочих.

В ремесленном училище устраивались по вечерам собрания, в которых участвовали меньшевики, кадеты, монархисты и эсеры. По воспоминаниям очевидца, “в зале курили, дым стоял столбом, заседания никто толком не вел, оратора не было слышно, все партии призывали голосовать за себя в выборах учредительное собрание.

Большевики (старые партийцы – Корнилов, Гуськов, Бажанов, Мясников) в Чистополь еще не приехали. Да и большевистская база была слаба – рабочих в Чистополе было мало – около 100 человек на заводе Правоторова (среди них военнопленные чехи, немцы и венгры), а “среди рабочих мельниц, крупянок и электростанций те, кто имел пролетарское сознание, насчитывались единицами”. У многих из них было свое хозяйство (дом, сад, огород) и жили достаточно зажиточно. В целом их характеризовал типично мещанский уклад. Правоторские рабочие в годы войны промышляли кустарщиной – делали зажигалки и утюги. Поскольку завод работал на военные заказы, они не имели права перехода на другую работу – это называлось милитаризацией завода. Из-за прибывших военнопленных снизили зарплату, к тому же мастер – чех из пленных – старался распределять наряды среди своих. Всем этим рабочие были очень недовольны.

17 марта Совет организовал всенародный гражданский праздник на базарной площади, где собралось пять тысяч человек. Сюда же пришел весь чистопольский гарнизон из ста человек, школа прапорщиков со своим комсоставом. Было много учащейся молодежи. Море красных знамен с различными лозунгами. Толпами собравшиеся направились на окраины города и потом вернулись на площадь.

Впервые на митинге выступил большевик – Мясников, бывший проездом из каторжной тюрьмы на пермские заводы (в Чистополь он заехал к родным). Мясников вещал, что правительство, говоря о продолжении войны до победного конца преследует одну цель – задушить революцию. Ему не дали договорить – зашикали: “Иуда, немецкий шпион, вражеский лазутчик”.

В уезде тем временем полным ходом начался “черный передел”. В Чистопольском уезде помещикам принадлежало 19 % земель. По уезду находилось немало имений (“экономий”) – Щульца в Мамыково, Гартманов в Русской Елтани, Оболенских, Новосильцевых, Бутлеровых и других. Приближался сев, и крестьяне, видя, что власть основательно пошатнулась, стали решать проблему малоземелья радикальным методом – распределяли между собой пахотные земли, покосы, растаскивали скот и сельхозинвентарь, рубили леса, принадлежавшие помещикам. После разграбления помещичьих имений нередко сжигались и усадьбы. Оставшимся помешикам сходы порой выдвигали ультиматум – убираться на все четыре стороны. Хотя чаще, чтобы сохранить какую-то видимость законности, с местными помещиками крестьянские общества заключали сделки о покупке земли. Земля покупалась по той цене, которая устраивала крестьян. Плата была символической, да и она или не выплачивалась, или выплачивалась частично. Так реализовывалась идея “черного передела”, которая крестьяне пестовали столетиями. В основе ее лежало положение: земля должна принадлежать тем, кто на ней работает. Крестьяне реквизировали также крупные земельные угодья, числившиеся за некоторыми купцами (Шашин, Вачугов, Уразгильдеев и другие). Чистопольские купцы давно помимо скупки и переработки зерна, занялись товарным производством зерна, а также спекулятивными сделками – сдачей в аренду и т.д. Пострадавшими землевладельцами, которые понесли имущественный урон, был организован общественный комитет, который пытался бороться с реквизиями и призывал к этому новые власти. Но власти ничего поделать с этим не могли. Не было ни сил, ни возможностей – реквизии носили повсеместный характер и бороться с ними – “себе дороже”. Поэтому отделывались пустыми и никому ненужными отписками. К тому же из волостей настойчиво требовали у властей как местных, так и губернских, совершившийся передел признать “де юре”. Причем визировались они волостными комитетами общественной безопасности – низовыми органами новой власти. Решение этого самого больного для России вопроса откладывалось до созыва Учредительного собрания. Так, на селе социальная революция закончилась еще до прихода к власти большевиков.

Быстро радикализовалась и городской беднота. 1 мая Советом была организована маевка. Шли стройными рядами с красными бантами, Пели “Варшавянку, “Отречемся от старого мира”, “Замучен тяжелой неволей” и др. Рабочие с завода Правоторова везли кузнеца Пивоварова в красной рубашке, который стоял на телеге с молотом и наковальней, как символ рабочего класса. В рядах шел купец Лушнов в красной рубашке с супругой (она была в красном платье). Рабочие на это “проявление” солидарности косились и посмеивались: у Лушнова было несколько заведений – крупная кузница, небольшой завод, бакалейная лавка (впрочем, это сыграло ему добрую службу. Во времена НЭПа его завод-кузница был единственным частным предприятием, он продолжал действовать, его кредитовал Госбанк).

После того как официальная часть закончилась на Базарной площади осталась часть толпы, в основном пристанские грузчики и чернорабочие с мельниц и крупянок (среди последних много было женщин – солдаток). Перед ними выступил Климочкин – кустарь-водопроводчик. Он говорил о том, что мало, что изменилось против старого режима, что “буржуи так и остались ими и по-прежнему сидят на своих местах”. Недавно вернувшийся с фронта брат известного в городе сапожника Чилимова призвал толпу “революционным порядком расправиться со старым режимом”. Толпа направилась к зданию городской управы, и проникла в зал, где проходили заседания комитета общественной безопасности. В окна выбрасывались портреты царей в богатых рамах, которые оставались не убранными, а только занавешенными. Толпа растаптывала их ногами, круша багетные рамы о мостовую. Потом толпа разделилась: одна часть направилась искать городского голову Былинкина, другая – председателя земской управы Нератова. Они были доставлены в тюрьму. Помощник прокурора Гисти потребовал, чтобы толпа разошлась, но толпа навалилась на него и чуть не покалечила. После этого Нератова вскоре заменили на уездного комиссара Ложкина (он был из школы прапорщиков, возглавлял чистопольских правых эсеров). После этого инцидента все были отпущены, но это стало нехорошим звонком.

В мае стали прибывать первые большевики (Бажанов, Гуськов), которые стали активно вести антивоенную пропаганду. Летом после антиправительственной июльской демонстрации в Петрограде, местный Совет арестовывает и высылает “с волчьим билетом всю большевисткую группу”. Впрочем, большевиков в городе было немного – в июле месяце вскоре после легализации партии большевиков всего 5 человек. Но претворить все мероприятия во втором по величине городе губернии помог казанский комитет. Так как казанских большевиков была одной из самых сильных из числа губернских организаций, то прибрать власть к рукам в Казани большевики смогли сразу после октябрьского переворота (этому способствовал многочисленный гарнизон, поностью разагитированный большевиками). Но в уездных городах большевиков было мало. В уездных советах преобладали эсеры и меньшевики.

Октябрьский переворот отвергли все партии, а пригашенные большевиками в правительство партии социалистического толка бойкотировали его, за исключением части партии социал-революционеров – левых эсеров. Левые эсеры – единственная партия, которая вошла в большивисткое правительство после переворота 17 года. А большевикам это было только наруку, ведь за эсерами шло крестьянство, а сами большевики влиянием в деревне не пользовались.

Эсеры имели достаточно сильные позиции в крестьянской массе и разветвленную сеть ячеек по всей стране. В число ее членов помимо крестьян входило немалое число сельской интеллигенции (врачей, агрономов, землеустроителей, ветеринаров, которые были близки к крестьянам, знали его беды и чаяния). В хлеботорговых регионах эсеры составляли прочное большинство в местных советах. Так было и в Чистополе. В уезде тогда проживало около 400 тысяч, а в городе около 30 тысяч. В большинстве уездных городов Казанской губернии у власти встали те эсеры, которые поддержали большевистский переворот. И эсеров большевики отодвинули от власти только после того как прогнали белочехов осенью 1918 года.

Советская власть была объявлена 17 ноября. В ноябре 1917 г. председателем Совета стал эсер Строгонов. Он вернулся из Вологодской каторжной тюрьмы по амнистии етом 1917 года он и осенью был назначен Лаишевским уездным комиссаром. В 1927 году, живя в Чистополе, он написал свои воспоминания. Вот как он рассказывает о самых первых днях новой власти: “Пролетарское правительство скромно разместилось в деревянном здании на базарной улице... В конце ноября 17 г. в Исполкоме заседает преимущественно молодежь. Телеграф, почта, телефон саботируется купечеством, которое не переваривает рабочую власть. Офицерство держалось вызывающе, при встречах плевалось “сволочью”. Учащаяся молодежь надсмехалась… 13 – 17 членам Исполкома приходилось действовать осторожно, врага бить в одиночку”.

Прежняя власть (власть в уезде фактически контролировалась местными крестьянскими сходами), но она была легитимна. А тут появились неизвестно откуда без роду и племени молодые люди, объявившие себя властью, которая видела в каждом состоятельном гражданине буржуа, которых надо бы извести под корень. Эта власть, конечно, не могла вызывать симпатий большой части горожан.

Одним из первых мероприятий взявшего власть в свои руки Совета было установление контроля над городскими финансами. Без контроля над финансами – власть – не власть. 11 ноября на общем собрании служащих Чистопольского отделения Госбанка под председательством управляющего отделение А.И. Козленко постановили: “На все требования, не имеющие под собой законной почвы, от кого бы они ни исходили, отвечать категорическим отказом, так как исполнение их является действием, нарушающих интересы Росс. Республики, в случае насильственных действий со стороны большевиков объявлять забастовки”.

26 ноября в отделении была получена телеграмма из Петрограда от “неизвестного нам Оболенского, именующего себя Управляющим Гос. Банком” с требованием допустить для контроля комиссара от местного совета. В банке усомнились в законности назначения нового управляющего и решили справиться о нем в ближайших отделениях и до выяснения комиссаров не допускать, а в “случае насилия прекратить занятия”.

5 декабря из Чистопольского исполкома поступило “предложение” отпускать не больше 150 рублей в одни руки, а также просьба “сообщить, сколько находится в Банке… наличных сумм, ценностей и процентных бумаг”. Эта бумага с корректными формулировками поступила за подписью председателя исполкома Васильева. 7 декабря в местной власти перестановка: председателем исполкома становится меньшевик-интернационалист Лебедев (ему на тот момент было 22 года). Вскоре комиссаром в Госбанк исполком назначает Пираева, а потом под его контроль ставятся казначейство и негосударственные банки – Русский для внешней торговли и местный общественный банк. 16 декабря издается приказ “взять на учет в городе предметы первой необходимости: спички, табак, керосин, соль, нефть и обувь”.

Для того чтобы упрочить положение в Чистополе (во второй по величине городе в губернии), казанский большевики послали отряд моряков под командованием Буслаева. Вот тогда то, на помощь новым властям и пришел “товарищ Маузер”. Моряки были тогда самой решительной и по-большевистски настроенной частью военных. Они были своего рода авангардом – недаром, одним из символов революции – матрос в бескозырке. На таких отрядах держалась власть во многих уездных городах по Волге и Каме. Отряд в 40 человек был достаточным для того, чтобы новая власть в Чистополе почувствовала себя уверенно, и вскоре она стала показывать зубы. Просьбы исчезли – появились приказы.

Основным методом хозяйственной политикой конфискации новой власти стали реквизии. Национализация началась с частных предприятий и заведений. Из протокола заседания Исполкома от 18 декабря: “Реквизировать всех хозяйственных лошадей г. Чистополя для вывозки дров из мещанского леса, что расположен за винным складом, беднейшему населению,… конфисковать все городские мясные лавки и ледники, поручив профессиональной организации торгово-промышленных служащих выделить людей, знакомых с мясной торговлей. Лавки открыть 22-го декабря. Поручить… организовать мусульманскую торговлю мясом отдельно от лавок для русских.

…взять кинематограф в распоряжение культ-просветкомиссии…

…внесено предложение о социализации номеров в г. Чистополе,… взять номера в распоряжение … Комитета в виду нарушения твердых цен на квартиры…

….в виду производимых цен спекулятивного характера взять аптеки в ведение исполнительного Комитета…

…над типографией Улыбина установить контроль рабочих”.

На этом же заседании Комитет решает “обратиться… к податному инспектору с тем, чтобы он дал точные сведения о количестве капиталистов в городе с указанием точных цифровых данных об их капиталах”, принимает решение об организации Красной гвардии.

Из числа рабочих был выбран затонский комитет, который реквизировал все пароходы. А купцов-владельцев, которые “бурно протестовали на собраниях” против произвола новых властей, вывозили на тачках и сваливали в овраг.

Новые власти видели угрозу со стороны офицеров и юнкеров. Было принято предложение о разоружении офицеров, расформировании школы прапорщиков, а позднее – о выселении всех офицеров и юнкеров из города. “Постановлено предписать школе прапорщиков освободить здания мужской и женской гимназии к 31-му декабря 1917 года”, “ Предписать всем юнкерам, как освобожденным, так и неосвобожденным, покинуть г. Чистополь в трехдневный срок, т.е. до 22 января включительно, не исполнившие настоящее постановление будут арестованы и переданы суду рев. трибунала”.

Аресты буржуазии начались с первых дней советской власти. “Заслушена просьба рабочих Курятникова об освобождении Курятникова из-под ареста с 10 часов утра до 5 часов вечера для расчета (с рабочими его фабрики – Л.А.), под охраной Красной гвардии”.

Впрочем, горожане не были безучастной, аморфной массой, хотя сопротивляться вооруженным людям было опасно. Власти затрагивали своими приказами интересами многих – прежде всего интересы самого деятельного и влиятельного слоя – купечества. Вооруженных стихийных выступлений в городе не было, как в других городах (например, в Тетюшах, где на площадь вывели всех членов местного Исполкома и избили). В зимой 1918 года частью влиятельных горожан было организовано собрание.

Из воспоминаний Строгонова 1927 г.: “Гимназия набита битком, ораторствуют с эстрады. В президиуме городской голова Вачугов (владелец кожевенной фабрики) и незвестный мне… Шмулевич. Тема контрреволюционна – власть антинародна, хлебной монополией режимом твердых цен устраняют испытанных отцов города от заготовки хлебов, а других – грузчиков, возчиков и т.д. лишают заработка, крестьян обирают.

Провокацию пресек объявлением собрания незаконным. Вслед за взрывом негодования приказал разойтись. Получился вой злобной толпы, озверелые рожи угрожающе продвигались с эстрады. Подойдя к тов. Васильеву, наказал ввести милиционеров, спешно вооружить рабочих и организованно прибыть сюда, а сам остался в клокочущем котле разговаривать, тянуть время, чтобы пришла вооруженная рабочая сила и вымела буржуазную сволочь из зала помелом. Так оно и было. Не успели милиционеры войти, в зале завопили: “Штыки, насилие, долой насилие!”. Ворвались, щелкая затворами моряки с рабочими, и стали забирать толпу в кольцо. Вдруг гаснет свет. Я сжался, выхватил револьвер, ожидая вражеского прыжка на себя… на зал пал мертвый штиль. Вачугов неожиданно для меня умоляюще залепетал: “Комиссар Строгонов, помилуйте, дайте свет”. “Дайте свет” – я заполнил я тишину. Мгновенно зал залило светом, а толпы шарахнулись к выходу, давя и сшибая друг друга. Вачугов бросился ко мне, продолжая молить о пощаде.

“Установить порядок, айда вниз!”. Увидел на площади вдали под матовым светом луны на фоне снега, полукругом огибая здание стоят две цепи бойцов. Тов. Васильев подойдя ко мне говорит: “Товарищи требуют расправиться с буржуазией”… Стоило больших усилий удержаться от расстрела (удаляющейся по ул. К.Маркса толпы – Л.А.). Наказал выдвинуть дозорных, иметь наблюдение за толпой… В Исполкоме шла лихорадочная разборка оружия… Общее решение – буржуазию расстреливать воздержаться… В это время с улицы сообщают, толпа не расходится, поет песни и движется вверх к кладбищу.

Наказав заложить лошадь, чтоб вместе с тов. Васильевым проверить, что делает толпа. А чтоб буржуазия не спровоцировала, наказал Никите из бойцов, за нами не двигаться. Молча шествующую толпу догнали, прорезали пополам и спокойно поехали дальше, наблюдая, что с ней будет. Толпа предполагая, что мы поедем по дороге подле сада, перебежала на нее. Повернув, мы шагом двинулись по прежней дороге. Замелькали перебежки в нашу сторону. Кучеру сказали двинуться рысью, но было поздно. Толпа нас опередила. Взяла в кольцо, а лошадь под узцы. “Пропали”, – мелькнуло у нас. Злорадство, площадная ругань, брань на русском и татарском языках повисли вокруг нас. Вдруг в сани вскакивает к нам двое. Одного признал – Шмулевич, другой – неизвестный. Т. Васильев и я получили по головам по удару. Вскочив неизвестный машет тросточкой над нашими головами с криками: “Не сметь, не трогать”. Шмулевич же, выхватив из рук кучера вожжи, рвет лошадь вперед с криками: “Пусти, дорогу”. Вырвав нас из толпы, оба они соскочили с саней. Кучер и т. Васильев сказали, что неизвестный – офицер Вачугов (брат городского головы – Л.А.). От Исполкома мы послали отряд разогнать толпу… Возвратившийся отряд сообщал, что улица безлюдна.

На следующее утро Вачугов и Шмулевич (Шмулевич владел магазином готового белья и швейной мастерской по ул. Л. Толстого, по убеждениям меньшевик) пришли к Строгонову в Кузнеченковские номера, где он жил, “выразили сожаление по поводу случившегося” и заверили, что “больше безобразий допущено не будет”. Строганов так отреагировал на визит вчерашним спасителей: “Парламентеры, главари”, – мелькнуло у меня в голове. Отпустил и дал распоряжение в Исполком арестовать их обоих…” Вачугов и Шмулевич скрылись.

В феврале 1918 г. в Чистополь приезжает Федор Миксин, личность достаточно примечательная. В партию он вступил только в ноябре 1917 года, принимал участие в восстании знаменитого броненосца “Потемкин”. Что интересно он был единственным, который после того как броненосец был задержан в Констанце (Румыния) и интернирован в Россию, кто не был сослан или посажен. Как патетически говорит о нем Строганов, “Миксин держался одного твердо и уверенно “Эксплуататоров экспроприируют экспроприируемые”. Про Миксина по городу ходили упорные слухи, что он не из политических, а из уголовных каторжников. На одном из заседаний Исполкома его даже заставили предъявить свои партийные документы.

Миксиным был создан Военно-Революционный Штаб, который при помощи отряда моряков и красноармейцев занимался арестами, конфискациями и контрибуциями.

В ночь с 8 на 9 марта 1918 года были произведен арест “контрреволюционеров” (Вачугов, Шашин, Орлов-Пятницкий и др.) в здании Духовного училища. В распоряжении Исполкома было 45 конных и 150 пеших. Были заняты телеграф и телефон, отключены частные телефоны. Арестованных отпускали после “разбора” дела не часто и охотно под залог – примерно прикидывая сколько можно взять – 1,5 или 10 тысяч (столько затребовали за бывшего городского главу Былинкина, за него ходатайствовал настоятель собора Трифонов). 27 марта арестована группа офицеров и купцов: “На собрании офицерском собрании участвовало 15 человек офицеров… при них находилось 15 винтовок и револьверы, обсуждали о свержении сов. власти. Были: гимназист Амерханов, офицер Михайлов принес патрон шт. 15, раздавали оружие. Горячо обсуждали как захватить Исполком. Там были здешние юнкера. Был помещик Булыгин Н.Д., Стрельников и Леонид Храмин, у Вагапова было 4 револьвера (далее идет список намеченных к аресту, в нем помимо упомянутых Вахонин, Охотин и др.)

Хотя решения проводились через Исполком. Никакого контроля над Штабом не было. Контрибуции становятся одним из важнейших направлений политики новой власти:

Документ, датированный мартом 1918 г.: “… наложить на имущий класс…. Наложить контрибуцию в размере 1 миллиона с уплатой такового в два срока. Первый срок уплаты 500000 рублей 17 марта, а второй наступает через пять дней (от 10 марта). Когда сумму во время собрать не удалось, посыпались угрозы: “Предписать всем купцам, не внесшим контрибуции внести таковую в 48 часов в срок и в случае неповиновения все имущество и деньги конфисковать и выселить из Чистополя с билетом волчьего паспорта, на котором написать “буржуй”. Конфискацию строительных материалов поручить тов. Миксину”. Городом решили не ограничиваться: “… Предложение тов. Миксина внести все сведения о богачах в уездный Военно-Революционный Штаб, который и обложит их контрибуцией и оповестит сельские советы, что они имеют право обкладывать контрибуцией в уезде богачей”. Миксин входил во вкус.

Из протокола заседания совета народного комиссариата с членами исполнительного комитета от 11 мая 1918 года: “Предложение тов. Строганова о переводе из находящихся на текущем счету П. П. и П.М Шашиных 700 000 рублей перевести 500 000 рублей на текущий счет Совета заимообразно. Тов. Миксин вносит предложение конфисковать находящиеся у купцов материалы, а также предлагает приступить к конфискации имущества у лиц, не внесших контрибуции. Постановлено: конфисковать и перевести со счета Шашиных на текущий счет Совета все 700 000 рублей”.

Внеочередное завление тов. Миксина в конце июня 1918 г. о том, что “гражданин Батарков уехал из Чистополя, не заплатив контрибуции, а имеющийся у него дом по Большой улице сдал под квартиры.

Постановлено: дом Батракова по Большой ул. объявить гос. собственностью и передать в ведение совета городского хозяйства, находящиеся в нем вещи Батракова распродать и деньги внести в депозит Совета. Для описи и распродажи вещей назначить комиссию”.

Документ от 10 июня 1918 года: “Контрибуции собрано 843 405 рублей… налоги увеличились в 4, 5 раза”.

Контрибуции налагались на всех купцов. В случае невыплаты в указанный срок конфисковывалось движимое и недвижимое имущество. Для этого создавались комиссии, которые занимались “оценкой” и конфискацией. В этом непосредственное участие принимал отряд моряков. Отдельные отголоски тех событий можно найти в документах: “Член Исполкома тов. Бацын, в бытность его комиссаром жилищного отдела при Ревкоме и располяжаясь всем конфискованным Чрезвычайкомом имуществом, производил незаконное без всякого повстановления распределение такового, а именно им выданы служащей при Исполкоме машинистке Артамоновой массивная золотая цепь и золотые часы…”.

В конце июня 18 года незадолго до прихода белочехов началась ревизия Военно-революционного Штаба, который непосредственно занимался реквизиями и конфискациями у граждан Чистополя. Председатель ревизионной Комиссии Благоразумов заявил, что имеющиеся в Рев. Штабе документы оказались недостаточными и ревизионной комиссии даже пришлось сделать публикацию о предоставлении плательщиками контрибуции квитанций, по которым принимались от них деньги.

Продовольственный вопрос был для новых властей главным. В начале 18 года была объявлена гос. монополия на торговлю хлебом и установлены “твердые” цены на хлеб. Это было не новшество – в годы первой мировой тоже действовали фиксированные цены (с чем купечество вынуждено было мириться – понимало война). Но те цены, которые ввели большевики – иначе как грабеж не назовешь. Продотряды получали полномочия реквизировать хлеб, уплачивая по 4р. 70 копеек. Половина этого хлеба шла в волостной совет, половина в уездный. В городе хлеб продавался продкомитетом по 16 рублей, рыночная же цена пуда ржи весной 18 г. достигала 30 рублей. Другое дело, что крестьянину было сложно продать хлеб. Границы уезда для вывозки хлеба были официально закрыты, также перекрывались границы волостей. Деньгам крестьяне не доверяли – они обесценивались. В основном хлеб обменивали на хозяйственные товары Ассортимент предлагавшегося продотрядниками на обмен товара был слаб, да и товар низкокачественный. Но отказаться от такого предложения крестьянин не мог – продотрядники применяли силу. Крестьянам, “что добру пропадать” – перегоняли зерно в самогон.

Чтобы проводить свою политику в деревне новые власти решили опираться на комбеды – это одно из нововведений ничего не смысливших в деревне большевиков. Логика их была проста: “Рабочие – бедные и наша основа, бедные крестьяне – тоже. Последним отдадим власть на местах и разовьем революцию в деревне”. В результате натравили одну часть деревни на другую. Комбеды ведали списками по чрезвычайному налогу, имели привилегии – налог не собирался, часть собранного с односельчан зерна отдавалась им до (50 %)… и получали зарплату тем же зерном. Ну как не союзник! Комбеды люто ненавидели не только зажиточная масса деревни, но и середники. Вспоминает Строгонов: “В январе 1918 г. восстания вылились в форму террора по отношению к беднякам. Характерно поступили в Тат. Багане. Кулаки в трескучую морозную стужу разрушили дома бедняков, избили семьи, отказали в приюте, запретили принимать другим и предоставили как тараканам (так и формулировалось) одно право – право убираться куда хотят”.

Эсеры были против создания комбедов. Но тем не менее в реквизиях они учавствовали достаточно активно. В одной из поездок в уезд весной 1918 г. командиру продотряда Хамзину (он был левым эсером, председателем мусульманского бюро при Чистопольском исполкоме) кое-как удалось скрыться от погони, которую устроили местные крестьяне. Случаев сопротивления было много. Они носили стихийный характер. Особенно активны были крестьяне зажиточных сел в совр. Новошешминском районе (Петропавловская, Волчья Слобода, Ерыклы). Не случайно, эти села позже стали одним из главных эпицентров вилочного восстания.

В деревне сильно проявились антигородские настроения. Образ горожанина стал связываться у крестьянина с пьяным продотрядником или комиссаром, который “мягко стелит” (рассказывая о лучшей жизни), “да жестко спать” (когда оберут деревню и уедут). Продотряды полностью подорвали доверие к новой власти. К тому же в деревне острее, чем в городе ощущался дефицит промышленных товаров.

Население Чистополя стало страдать от перебоев хлеба еще зимой 1918 года. Ситуация значительно усугубилась весной с открытием навигации по Волге и Каме – толпами хлынули мешочники из голодающих губерний.

“Население Чистополя обречено на голод, а тут еще сотни и тысячи ходоков из разных мест, голодных ходоков, на коленях вымаливают хлеба… Положение создается угрожающее. Голодная толпа направится в деревни и там все сметет на своем пути. (Из доклада на 5-м Чистопольском съезде крестьянских депутатов 8 июля 1918 г.)

Из доклада председателя продовольственной комиссии Васильева: “Изнемогающий голодный народ, по открытии навигации десятками тысяч направляется в хлебные пристани: Уфимскую, Вятскую, Казанскую, Самарскую и другие за поисками хлеба для своих голодающих семей.

Сотни голодных ходоков из губерний: Владимирской, Ярославской, Московской, Нижегородской и других, а также из уездов нашей Казанской губернии – Чебоксарского, Тетюшского, Козьмодемьянского и Свияжского наводняют Чистополь. Ежедневно в продотделе несколько сот ходоков с мольбой и воплями просят хлеба. Жутко становится при виде здорового, сильного мужчины, плачущего до истерики и вымаливающего на коленях разрешения на вывоз одного-двух пудов хлеба… истерический крик его: “Дайте хлеба для голодных детей, не могу видеть их голодными, этого не переживу лишу себя жизни”. Мы же так и остаемся безучастными”.

Местный Исполком принимает неоднократные решения о запрете нахождения в городе беженцев, голодных ходоков. Но это все безрезультатно. Не помогал и запрет сходить на берег с парохода. По оценкам властей в Чистополе в мае находилось от 10 до15 тысяч беженцев (это половина населения города). В городе широко распространилось нищество, вороство, проституция, беспризорничество. Под вечер дома плотно закрывались – в городе орудовали банды. Население города пережило в 1918-20 г.г. эпидемии гриппа “испанки”, сыпного тифа и холеры.

Местная тюрьма была переполнена мешочниками. Кормить их было нечем, и начальник тюрьмы Данилов придумал способ “прокормления” – отпускал часть ходоков на поиски хлеба с угрозой, что расстреляет оставшихся, если они не вернутся к указанному сроку.

В начале июня стало известно о восстании против большевиков чешского корпуса в Пензе. Большевики не смогли сорганизоваться и одним за другим за кроткое время сдают волжские города Самара, Сызрань, Симбирск.

Организуются различные союзы и комитеты. В городе было несколько комбедов, председатель получал 400 рублей, члены – по 300 рублей в месяц. Совет женщин – чернорабочих 30 марта просит реквизировать граммофон для чайной у И.В.Саламатина.

Красная гвардия, созданная советом, за пьянство и грабеж была советом распущена еще в апреле. Но вскоре красногвардейцы влились в состав созданного в июле 18 года полка. Что это была за публика, видно из приказа командира полка Почогло: “При поступлении новых красноармейцев ротный командир, выдавая им казенные вещи, одновременно отбирает у них собственные, и хранит их в ротных цейхгаузах, так как замечено, что поступающие на службу стараются сейчас же продать собственные вещи, почему на дню увольнения остаются совершенно голыми”. Это была городская беднота, которую бесплатная кормежка и оклад (у грузчиков и чернорабочих не было работы – по сообщению представителя Исполкома более 5 тысяч свободных рук требовало трудоустройства).

В уезд было выдвинуто три отряда. Действия отрядов были не согласованы между собой. Тут требовалось знания, военная выучка, боевой опыт. По мере приближения белочехов началось дезертирство. Так в одном из телеграфных донесений командир базировашегося в Ерыклах отряда Фролов доносил в оперативный штаб, что “при получении денег ушли 9 человек”. Другой отряд – Орлова – действовал по линии Чистополь-Савруши-Аксубаево. Белые были недалеко. Деморализация в отрядах была высока.

По городу понеслись слухи о приближающемся разграблении амбаров на пристани. Небольшим штрихом к общей картине того, что творилось в городе, является телеграмма из штаба 2-й армии за подписью командира по охране порядка фронта и тыла Петра Иванова, датированная концом июля 18 года: “Предписываю безотлагательно принять самые решительные меры постановки абсолютного порядка на пристани, вести самый строгий надзор за всеми лицами проезжающими и сходящими с пароходов, с пристани. Принять самые решительные меры борьбы с преступным элементом, шулерами, картежниками и людей всевозможной преступности. Произвести облаву в номерах и гостиницах, чайных, что находятся на берегу Камы против гостиницы. Имеющиеся у меня сведения таковые есть целые преступные гнезда главных квартир гастролирующих по Каме, Вятке и Белой. Немедленно весь преступный элемент арестовать…”

Из города были вывезены ценности из банка. Их было не мало – 700 пудов ценностей и 37 млн. рублей ассигнациями. Пароход с ценностями отправили в Вятку, но он сел на мель недалеко от Челнов, ценности были перевезены на берег и спрятаны, позже они исчезли. Найдены были только ассигнации.

15 июня военком Федор Миксин на пристани единоличным приказом расстрелял моряка из отряда Буслаева Максима Галкина. Возмущенные моряки (на пристани были отряды из кораблей Волжской военной флотилии) убили Миксина.

В тот же день Оперативного штаба публикует воззвание: “Товарищи рабочие и крестьяне! Белыми уже взята Самара. Целью их является отрезать… хлебные области вплоть по р. Каме и Белой. …Все приходите под знамя свободного восстания и добровольного вооружения, иначе всем нам грозит голодная смерть, так как чехо-словаки думают реквизировать весь хлеб и отправить его в Австрию и Германию, чтобы дать возможность немецкому бронированному кулаку раздавить свободный российский народ.

Не давайте бесчинствовать и глумиться над собой у себя на родине иностранным буржуазным бандам. Знайте, что только вы трудящиеся и неимущие будете испытывать на себе весь ужас и безобразия, которые будут чинить эти чехословацкие и юнкерские отряды, ибо деревенские кулаки и буржуазия их всюду встречает радостно и поддерживает деньгами и хлебом. Медлить нельзя! Враг близко! К оружию! Спасайте жизнь и революцию!”. Как видим, упирали больше на патриотизм, редкое явление для большевиков, за которыми ходила прочная слава “немецких наймитов, продавших Россию”.

20 июня белочехами взят Симбирск. Вскоре была сдана Бугульма. Белые стремительно наступали. В конце июня прибывает отряд латышей-красноармейцев в 500 штыков. Латыши заняли оборону в районе сел Екатериновской и Волчьей слобод, но были полностью уничтожены. Белые вошли в город со стороны Бугульминского тракта. С помощью местного населения им удалось схватить нескольких комиссаров – Огородникова, комиссара почт и телеграфов Пилишкина (его взяли, когда он разбивал телеграфные аппараты), комиссара юстиции Кехера, командира Чистопольского полка Полутягло и др. Все они были расстрелены. “Коммиссарскую” власть замордованное население ненавидело и активно доносило на всех сотрудничавших с ней, правых и неправых. В уезде жестоко расправлялись с членами волисполкомов и комбедов (нередко инициаторами расправ были сами крестьяне). Арестованных советских и партийных работников доставляли в тюрьму и на “баржу смерти”, которая стояла поблизости от пристани. Расстрелы производились на кладбище и в “Корьянке”. Так называлась местность в районе Мельничной площади, где располагались мельницы по перемолу коры дуба (корья), которая потом использовалась как дубильное средство на кожевенных заводах города. Трупы сбрасывали во рвы (их засыпали в советские годы).

В составе частей Народной армии, вошедших в Чистополь, были одна рота из сербов и хорватов (собственно чехов не было) под командованием лейтенанта Дибича, батальон георгиевских кавалеров, батарея трехдюймовок (их установили в центре города около ратуши), пулеметная команда, полусотня кавалеристов. Знаков отличия не было. Только нашивки трехцветные нашивки на рукавах. Офицеры разыскивали и нашивали погоны.

С приходом белых жизнь в городе стала возвращаться на круги своя. Открылись многие магазины, заработали на полную мощность мельницы, крестьяне стали привозить хлеб на обмен или продажу, вновь заиграл духовой оркестр в Скарятинском саду. Был организован сбор в пользу Народной армии, объявлен призыв – записывались гимназисты, почти полностью… милиция (ее в свое время сформировали из бывших полицейских). В течение трех недель белые выпускали в Чистополе боевой листок (редактор был из Самары).

В Круглом лесу (за совр. зверсовхозом) пряталось много красноармейцев, дезертировавших при отступлении. На них устраивались облавы. Перестрелки заканчивались потерей со стороны белогвардейцев 1-2 человек, и они прекратили облавы, ограничившись выставлением кордонов.

В конце сентября части Народной армии стали покидать город. Казань была взята красными. Сражения за Чистополь не было. Первыми в Чистополь вошли части Волжской военной флотилии. Вспоминает комиссар дивизии Волжской военной флотилии: “Суда пошли к Чистополю, не имея обстрела со стороны противника. Выйти на Каму на меридиан Чистополя, где застопорили машины и обстреляли Чистополь шрапнельным огнем, противник молчал. Опасаясь возможностей повторения ловушки, как было с т. Маркиным у Пьяного бора (комиссар Волжской флотилии был убит в ходе обстрела береговой артиллерии белочехов, из-за того, что пароходы подплыли слишком близко, не произведя должной разведки – А. Л.), предложил начальнику дивизии поддать катера №102 и 107, но которые сперва почему-то не шли вперед. На запрос в мегафон в чем дело оттуда отвечали, что-то неисправно в машине. Тогда я приказал открыть открыть пулеметный огонь с тем, что если они пойдут назад, то будут расстреляны. Это возымело свое влияние, и катер двинулся вперед, и пошел в Чистополь. Правда, эта жесткая мера угрозы, вызвали пререкания с комиссаром канлодки. Но я считал, что лучше в случае наличия ловушки, пожертвовать одним-двумя катерами. Вскоре катера вернулись и сообщили, что в Чистополе белых нет, и население нас ждет на пристани с красными платками. Белые, как выяснилось еще утром очистили город, оставив два 6 дюймовых орудия, подбитых накануне нашим судовым обстрелом, который вызвал среди них панику и они отступили. В 8 1/2 часов вечера (26 октября) суда подошли к пристани Чистополя”.

Освобождение города сопровождалось повальными грабежами и расстрелами. Организатор от политотдела Штаба 2-й армии Басов сообщает 2 октября 1918 года сообщает: “Приехав в г. Чистополь 27 сентября 1918 года увидел полную картину безвластия. Везде шли грабежи, производилось обложение контрибуцией неизвестными лицами. Обложены штрафом все жертвовавшие на Народную армию в 5-ти кратном размере. Население самого города Чистополя очищено, весь не сочувствующий Сов. власти элемент ушел с белыми, а остались лишь или беспартийные или сочувствующие”.

Временный гражданский комитет обложил всех сочувствующих белогвардейцам. За короткий срок было собрано около 600 тысяч рублей. Была проведена повсеместная национализация. Левые эсеры как партия перестала существовать. Новый Исполком теперь состоял исключительно из большевиков.

25 октября были организованы торжества, посвященные годовщине октября. В программу входило шествие по улицам города, митинг у памятника расстрелянных борцов революции, бесплатный обед на 2000 человек.

Большевики активно стали проводить мобилизацию крестьян. Те устали от войны и не являлись на призывные пункты или дезертировали из регулярных войск. В ноябре чистопольские чекисты принимали участие в подавлении восстания дезертиров в Лаишевском уезде. Не мало было дезертиров и в самом Чистопольском уезде. По Чистопольскому уезду в 1919 г. числилось 12 тысяч дезертиров, для их поимки снаряжались отряды (в тот год был объявлен призыв 1919 года рождения).

Широко стали практиковаться расстрелы. Нередко расстреливали вместе с семьями. Так в конце 18 года были расстреляны управляющий Змиевской экономии Шульца Анатолий Карлович Генке с семьей, бывшая помещица Бутлерова вместе с дочерью, Толстой-Милославский, Молоствов, купец Кокорышкин с семьей. Расстрелы производились на Каме. Трупы сбрасывали под лед. Один из очевидцев тех событий рассказывал, что мальчишками они на Каме видели проруби, вокруг которых снег был пропитан кровью, валялись клочья вырванных волос, порой – нательные крестики, медальоны. Это была эпоха красного террора.

Весной 1919 года Чистополь вновь становится ареной военных действий. В апреле в самую распутицу со стороны Булдыря наступали колчаковцы. На этот раз сопротивление местным советом было организовано лучше. Около села Змиево было вырыто несколько окопов. Партийные работники, наученные опытом 18 года, эвакуировались заранее. Красные были выбиты из города, но колчаковцы удерживали город только четыре дня. Они дошли до д.Сахаровки, красные успели подтянуть мощные силы и около Алексеевска развернулись тяжелые бои. В течение нескольких дней в городе была слышна артиллеристская канонада. Батарея белых располагалась на Крутой горе.

По Каме к Чистополю подошли корабли военной флотилии и начали обстрел города. В военных действиях принимала участие авиация. Над Чистополем пролетел артиллеристкий наблюдательный шар, которые красные использовали для разведки. Колчаковцы стали отступать по Бугульминскому тракту и вместе с ними стало покидать город купечество.

“На дамбе около моста, – вспоминает А. Трегубов, – скопилось много подвод с отступающими буржуями, и обоз белых, получилась пробка, паника. Офицер устанавливал порядок, пропуская ездовых на бричках, а сам кричал, размахивая наганом, пробка прорвалась. Купцы и барыни держались за пролетки, настегивая лошадей стремились из города в разные стороны”.

Новые власти развернули широкую агитационную работу по уезду, но преодолеть антисоветское настроение крестьян им не удавалось – налоги не убавлялись, продолжались реквизии, проводилась мобилизация.

В штате исполкома было несколько агитаторов. Из письма одного Агитатор не из приезжих пишет своему приятелю в Киев (полностью воспроизводится орфография и пунктуация).

“… Здесь я Афоня живу очень весело работы мало жалованье получаю 1088 руб. Живу на квартире в клубе коммунистов. Квартира очень большая. Здесь и клуб и читальня и столовая есть за стол в месяц плачу всего 400 рублей. А обет хороший из трех блют на базаре булочки ест 5 рублей каждая весом больше полфунта, … молоко 25 р. четверь, яйца 15 р. десятка… Словом жить можно как в раю на счет продуктов… но табак 80 руб 1/8”.

В феврале 1920 года в ряде уездов Уфимской, Казанской и Самарской губерний вспыхнуло крестьянское “вилочное” восстание. Крестьяне были вооружены в основном вилами, топорами и дробовиками. Основным лозунгом восставших был: “Долой большевиков-угнетателей, долой коммунистов, да здравствует вера в Бога и свободная торговля”. В ликвидации восстания принимали участие части Запасной армии и армии Туркестанского фронта. Началось оно в д. Новая Елань Мензелинского уезда. Крестьяне отказались отдавать весь хлеб, тогда в холодный амбар продотрядники посадили стариков и женщин. В отвеит крестьяне ночью перебили продотряд (35 человек), когда тот пьянствовал.

В Чистопольском уезде главными очагами восстания были Старошешминск и Петропавловская слобода. Крестьяне расправлялись в первую очередь с членами волисполкомов и их семьями. Громились больницы, школы, исполкомы. Восставшие передвигались на подводах и верховыми от деревни к деревне. В архивах сохранилось не мало свидетельств жестоких крестьянских расправ. Но что представляет собой плохо организованная армия перед регулярными войсками, прошедшими жерло гражданской войны и перед которыми ставилась жесткая команда – уничтожить, не останавливаясь не перед чем – массовыми расстрелами и сжиганием деревень (в Тамбовской губернии знаменитый командарм Тухачевский применил против прятавшихся в лесах крестьян газы). Разгромлено было восстание за короткий срок. В подавлении участвовали также интернациональные части – венгры и китайцы. Волна крестьянских восстаний по стране не утихала вплоть до 1923 г. До конца 1922 года на военном положении находилось 36 губерний. Только под таким мощным давлением большевистские власти пошли на уступки – разрешили торговать, и даже содержать небольшие предприятия. Но эта “новая экономическая политика” продолжалась не долго.

Последнее обновление: 6 сентября 2022 г., 09:03